Хотя цвели, так нежно-пышно, вишни,
И горлышко настраивала птица,
И, может быть, прощал грехи Всевышний
И воздавал за доброе сторицей;
Хотя на столик, бывший в полумраке,
Вдруг полилось полуденное пламя
И стали уши, острые, собаки
Большими розовыми лепестками;
Хотя сияли чашка и тарелка,
И луч висел небеснейшим отрезком,
И за окном фонтан вдруг загорелся,
Волшебный Феникс, несказанным блеском,
И все окно зажглось алмазной гранью ―
Но ты был грустен, смутно недоволен:
Тебе хотелось райского сиянья,
Которого ты тоже недостоин.