МОНОЛОГ ГОРОЖАНИНА
В горах недавно, глядя с отдаленья,
Как водопады хлещут и секут,
Я понял водяное исступленье,
Прессующее натиски секунд.
С младых ногтей понятна эта скорость
Таким, как я, не выросшим во ржи,
Которым с детства выяснено: город
И мир кругом ― одно и то же ― жизнь.
Уже с утра тягучий скрип парадной
Зовет меня на холод мостовых.
Я выхожу, веселый и нескладный.
Навстречу рокотанью ломовых.
По синеве тумана и бензина,
Бидонами молочницы звеня,
Мой переулок хрупкий и недлинный
Засасывает медленно меня.
И, переламываясь, открывает
Задернутые зданьем тайники ―
Звенящие коробочки трамваев
В рябом и скользком зеркале реки.
Сухие скверы и сугробы пыли…
И вдруг навстречу и на всех парах
Автомобилей лаковые крылья
С восходом солнца в радиаторах.
Спокойствие сменяется досадой,
Я шарю по карманам, и ― ура! ―
Гремят пятиалтынные. О радость!
Бери свое! Билет, кондуктора!
Свистящий, переливчатый и сладкий
Звон подо мной да искры надо мной.
Я двигаюсь по мчащейся площадке
Взад и вперед, как зверь перед весной.
Я прохожу по палубе прицепа
(И циркуль ног равняется версте)
В бурлящий кратер площади у центра,
Где небо как мембрана в пустоте.
Где нет ни тишины, ни остановок,
Ни срывов, ни крушений, ни потерь.
Где каждый шаг, хотя бы и больного,
Включен в созвездье общих скоростей.
Где всё подвижно: лошади и тени,
Лоточники, зонты и узелки.
Движение, движение, движенье
Любви и злобы, счастья и тоски.
За шепот шин, за голоса дрожанье
В холодной трубке, за разлив зари
Над площадью, за то, что горожане,
За то, что вспыхнем и перегорим,
Весь мир, пожалуй, был бы нами отдан
Леса, закаты, звезды, птичий свист,
Моря и реки, сердце и природа ―
За эту скорость, за такую жизнь.
1926