К Н. А. Львову
Стократ благословен тот смертный,
Кого не тяготит печаль,
Ни зависть потаенным вздохом,
Ни гордость громогласным смехом
Не жмут, не гонят от Двора.
Сокрыта жизнь твоя в деревне
Течет теперь, о милый Львов!
Как светлый меж цветов источник
В лесу дремучем. ― Пусть другие,
Взмостясь, из терема глядят:
Как на златыя колесницы
Зевает чернь, как ратный строй
В глаза ей мещет блеск от ружей,
И как она, волнам подобно,
От бурь, от всадников бежит;
Как витязи в веках позднейших
В меди, иль в мраморе себя
Со удивленьем созерцают,
И плещут уж заране в длани,
Что их народ боготворит:
Но ты умен; ― ты постигаешь,
Что тот любимец лишь Небес,
Который под шумком потока
Иль сладко спит, иль воспевает
О Боге, дружбе и любви.
Восток и запад расстилают
Ему свой пурпур по путям;
Ему благоухают травы,
Древесны помавают ветьви
И свищет громко соловей.
За ним раскаянье не ходит
Ни между нив, ни по садам,
Ни по холмам, покрытым стадом,
Ни меж озер и кущ приятных:
Но всюду радость и восторг.
Труды крепят его здоровье;
Как воздух, кровь его легка;
Поутру, как зефир, летает
Веселы обозреть работы,
А завтракать спешит в свой дом.
Тут нежна, милая супруга ―
Как лен пушист, ее власы ―
Снегоподобною рукою
Взяв шито, брано полотенцо,
Стирает пот с его чела.
Целуя раскрасневши щеки,
На пяльцы посмотреть велит,
Где по соломе разной шерстью
Луга, цветы, пруды и рощи
Градской своей подруге шьет.
«О, естьли бы ― она вещает ―
Могло искусство, как природа,
Вливать в сердца свою приятность:
Сии картины наши сельски
К нам наших созвали б друзей!
Моя подруга черноброва,
Любезна, мила горожанка,
На нивах златом здесь пленившись,
Престала б наряжать в шумиху
Свой в граде храмовидный дом».
«Ах, милая! ― он отвечает
С улыбкой и со вздохом ей, ―
Ужель тебе то неизвестно,
Что ослепленным жизнью дворской
Природа самая мертва!»