Мне было многое знакомо
И стало сердцу дорогим,
Но не было на свете дома,
Который бы назвал своим.
И только в час глухой и злобный,
Когда горела вся земля,
Я дверь одну ревниво обнял,
Как будто это дверь ― моя.
И дым глаза мне ночью выел,
Но я не опустил руки,
Чтоб дети, не мои ― чужие,
Играли утром у реки.
1945