Эренбург И. Г.
«Умер, глаз не закрыли, не положили в гроб…»

Умер, глаз не закрыли, не положили в гроб,
Лавром увенчали, нарумянили хитро,
Меч вложили в десницу,
Чтоб он, мертвый, правил и карал:
Победителя торжественная колесница ―
Золоченный катафалк.
И опять, опять в Версале маскарад,
Вежливый поклон и слезы каменных наяд.
Тиара Рима, роза Франции, России иноческой ряса,
Поэт в священном багряце ―
И от всего осталась только розовая маска
На мертвеце.
За что сражаешься, слепой хоругвеносец?
Кого ты тщишься оберечь?
Вотще рабы владычице подносят
Не голову, но тысячи голов предтеч.
Смердит столица мира, пахнет ладаном весна.
Где зодчий строил ― мусорщик взрывает пепел,
И только память о былом великолепии
Волнует племена.
Назаретский плотник в сутане прелата.
Отнят меч и золото креста блестит.
Никто не осудит, но легким закатом
Смертный одр согреет и простит.
Так идет, идет в саду осеннем время,
Не любовь, только легкий испуг,
На глазах повязка и усталое прикосновенье
Теплых рук.
И запоздавшего в пути вздыхателя былого
Александрийский стих оплакивает снова.
На стогнах и в божнице смерть,
Но зелено утро мая ―
Это стучится в дверь
Новый хозяин.
Его ли ты встретишь с опаской?
Дитя твое и весны,
Он держит весенний заступ,
Волосы ветра полны.
Умевший дерзать ― умей примириться,
Если ты видишь ― молчи.
Отдай этим детям с грустной улыбкой
Жезл и ключи.
Прости им смех и могилы,
И эти ладони в крови,
Все, что понять не в силах,
Прими и благослови.
У гробницы не надо плакать.
Взгляни, как этот мрамор прекрасен.
Они жили, еще дымится погасший факел,
И осенние ярки астры.
Идите, идите на смену!
Судите, кляните нас,
Но только любите нашу горькую землю.
Как мы ее любили в последний час.