Зол и зноен мой горестный полдень.
Я иду. Я идти устал.
Со мной только ветер и солнце.
Это перевал.
Позади исступленные тропы
От младенческих светлых лет
До этой скалы иссохшей,
Где даже былинки нет.
Слепой, я шел, падал, полз снова,
Жадно пил молодое вино,
И подобны дикому шиповнику
На камнях следы моих ног.
Впереди дорога, ровная и пыльная,
Уж нисходит в долы небытья,
Дышат тишиной могильной
Голубые влажные поля.
О, великий час солнцеворота,
Когда может смертный человек
Охватить раскрывшимся внезапно оком
Свой забвенный и высокий век.
Будто вол, взрывая землю плугом жестким,
Шаг за шагом я иду,
И не все ль равно, зачем сюда я послан,
Кто за мной бросает зерна в борозду?
Я тебя благословляю, путь бесцельный,
Все пристанища и все лета,
От блаженной нежной колыбели,
До могильного креста
Всю беду и всю тщету приемлю.
Высоко я к небесам простер
Сладкие дары земли благословенной ―
Розовый миндаль и горький терн.
Я стою, прободенный солнцем,
На краю запретной скалы,
И уста мои сыплют звонкое золото ―
Хвалы и хулы и хвалы.
Ты еще внизу. Ты стоишь и плачешь.
Чтоб тебе было легче идти,
Я один горю, как вздыбившийся факел,
На вершине земного пути.
Февраль 1920
Коктебель