Евтушенко Е. А.
Баллада о смертнике

И я вздрогну,
      и я опомнюсь:

в стол зеленый локтями врыт,
бывший летчик-смертник японец
о Раскольникове говорит.
На симпозиуме о романе
он в свои сорок пять―
          старик.

Он―
 как вежливое рыданье.

Он―
 как сдавленный галстуком крик.

И сквозь нас,
      и куда-то мимо

сквозь шимозы
      и тень Лазо

желтым отблеском Хиросимы.
проплывает,
     кренясь,
         лицо.

Ну а в горле его―
        то ли комья слез,

то ли комья кашля…
Император хотел,
        чтоб таким он и рос ―

смирным смертником―
         камикадзе.

Хорошо по рукам и букетам плыть,
поздравляемым быть перед строем.
Да,
 красиво народным героем быть,

но во имя чего―
       героем?

И бежал из героев он с горсткой друзей,
предпочтя свою славу покинуть,
и остался в живых…
         Это было смелей,

чем во имя неправды погибнуть!
Ну а я―
   я слыву, что я смелый,

но о жизни
     и смерти своей

что я думаю,
      грешный и смертный,

среди грешных и смертных людей?
Все мы смертники.
         Все ― камикадзе.

Ветер смерти свистит в ушах.
Каждый шаг по планете комкастой ―
это к смерти невидимой шаг.
Пусть я буду разбитым и смятым, ―
не за то,
    что хотел бы тиран,

рычаги
   вырывая
      с мясом,

я пойду на последний таран.
И тогда я хотел бы,
         потомки,

чтоб сквозь тело истлевшее,
             сквозь

моего самолета обломки
что-то доброе к вам прорвалось.
Но как страшно―
       себе показаться

погибающим в небе не зря,
а погибнув уже,
       оказаться

обманувшимся смертником зла.