Нью-Йоркская элегия
С. Митман
В центральном парке города Нью-Йорка
среди ночей, продрогнувший, ничей,
я говорил с Америкой негромко ―
мы оба с ней устали от речей.
Я говорил с Америкой шагами.
Усталые шаги земле не врут,
и отвечала мне она кругами
от мёртвых листьев, падающих в пруд.
Шёл снег… Себя он чувствовал неловко
вдоль баров, продолжающих гульбу,
садясь на жилы вспухшие неона
у города бессоного на лбу,
на бодрую улыбку кандидата,
пытавшегося влезть не без труда,
куда не помню ― помню, что куда-то, ―
но снегу было всё равно куда.
А в парке здесь он падал бестревожно,
и как на разноцветные плоты,
снежинки опускались осторожно
на тонущие медленно листы,
на шар воздушный, розовый и зыбкий,
о звёзды сонно трущийся щекой,
прилепленнный жевательной резинкой
к стволу сосны ребяческой рукой,
на чью-то позабытую перчатку,
на зоосад, спровадивший гостей,
и на скамейку с надписью печальной:
«Здесь место для потерянных детей».
Собаки снег потерянно лизали.
Мерцали белки у чугунных ваз
среди дерев, потерянных лесами,
потерянными бусинками глаз.
Храня в себе угрюмо и сокрыто
безмолвно вопрошающий укор,
лежали глыбы грузные гранита ―
потеряные дети бывших гор.
Жевали зебры за решёткой сено,
потерянно уставясь в темноту.
Моржи, вздымая морды из бассейна,
ловили снег усами на лету.
Моржи смотрели горько и туманно,
по-своему жалея, как могли,
потерянные дети океана,
людей ― детей потерянных земли.
Я брёл один, и лишь вдали за чащей,
как будто ночи пристальный зрачок,
перед лицом невидимо парящий
плыл сиареты красный светлячок.
И чудилось ― искала виновато,
не зная, что об этом я молю,
потерянность неведомая чья-то
потерянность похожую мою.
И под бесшумным белым снегопадом,
объединявшим тайною своей,
Америка со мной садилась ряом
на место для потерянных детей.