Обидели. / Беспомощно мне, стыдно.
Растерянность в душе моей,/ не злость.
Обидели усмешливо и сыто.
Задели за живое. / Удалось.
Хочу на воздух! / Гардеробщик сонный
дает пальто,/ собрания браня.
Ко мне подходит та,/ с которой в ссоре.
Как много мы не виделись―/ три дня!
Молчит. / Притих внимательно и нервно
в руках платочек белый кружевной.
В ее глазах заботливо и верно…
Мне хочется назвать ее женой.
Такси,/ и снег в лицо,/ и лепет милый;
«Люблю―/ как благодарна я судьбе.
Смотри―/ я туфли новые купила.
Ты не заметил? / Нравятся тебе?
Куда мы едем?» / «Мой товарищ болен…»
«Как скажешь, дорогой… / Ах, снег какой!
Не верю даже―/ я опять с тобою.
Небритый ты―/ щекочешься щекой…»
В пути мы покупаем апельсины,
шампанского. / По лестнице идем.
Друг открывает дверь,/ больной и сильный»
«Ух, молодцы какие,/ что вдвоем…»
Шампанское? / А я уж лучше водки.
Оно полезней…» / Он на нас глядит,
глядит,/ и знаю ― думает о Волге,
которая зовет его,/ гудит.
Мне говорит:/ «Хандрить ты разучайся.
Жизнь трудная―/ она еще не вся…»
И тихо-тихо:/ «Вы не разлучайтесь.
Смотрите мне, ребята,―/ вам нельзя».
Уходим вскоре. / Вот и покутили!
Февральских скверов белые кусты
тревожно смотрят. / Нет у нас квартиры.
Мы расстаемся. / Горько плачешь ты.
Не сплю. / Ко мне летят сквозь снег обильный
последние трамвайные звонки.
Вокруг садятся разные обиды,
как злые терпеливые зверьки.
Но чувствую дыхание участья.
Твое лицо плывет из темноты,
и дальний голос:/ «Вы не разлучайтесь…»,
товарища черты,/ и снова ты…