Поэзия чадит,
да вот не вымирает.
Поэзия чудит,
когда нас выбирает.
Вот малый не дурак,
валидол сосущий,
в портфельчике несущий
отварной бурак.
Ему сейчас бы мусса
да ромовых баб,
но Муза―/ ай да Муза! ―
его за шкирку―/ цап!
И мысли лоб сверлят,
и он забыл о ложке,
и он гигант! / Сократ!
… В обломовской обложке
И вот не Аполлон ―
тщедушный и невзрачный.
Весь, как обмылок, он
и скользкий и прозрачный.
Но вдруг какой-то свист
в ушах его,/ и точка!
И, как боксёрский свинг,
по морде века―/ строчка!
А вот―/ валится с ног
шалавая пичужка,
тряпичница,/ пьянчужка,
салонный клоунок.
Но что-то ей велит,
и, как зимою ветки,
бог/ изнутри/ звенит,
и―/ мраморнеют веки.
А вот пошляк,/ шаман,
впрямь из шутов гороховых.
Ему подай шампань
и баб,/ да и не ромовых!
Но вдруг внутри приказ
прорежется сурово,
и он―/ народный глас,
почти Савонарола.
Поэзия чудит,
когда нас выбирает,
а после не щадит
и души выбивает.
Но кто нам всем судья?
Да,/ для мещан мы «в тлене»,
но за самих себя
мы сами―/ искупленье.