В минуту слабости
Когда/ в тупом благоденствии
мозолит глаза/ прохиндейство,
мне хочется/ в заросли девственные,
куда-нибудь,/ хоть к индейцам.
Но нету/ девственных зарослей.
Индейцы/ давно повымерли.
И сердце/ тоской терзается,
словно телок―/ по вымени.
Но стыдно, ей богу,/ плакаться,
что столько подонков,/ дескать.
Стыдно/ от времени/ прятаться ―
надо/ его/ делать!
Разные водятся пряточки:
прячутся в гогот,/ в скулеж,
прячутся в мелкие правдочки,
прячутся в крупную ложь.
Прячутся в лжезаботы,
в танцы,/ футбол,/ вино,
в рыбалки/ и анекдоты,
в карты/ и домино.
Прячутся,/ словно маленькие,
в машину/ и дачу свою,
в магнитофоны,/ в марки,
в службу,/ друзей,/ семью.
Но стыдно―/ кричу я криком ―
прятаться даже в природу,
даже в бессмертные книги,
даже в любовь/ и работу!
Я знаю,/ сложна эпоха
и трудно в ней разобраться,
но если в ней что-то плохо,
то надо не прятаться―/ драться!
Не в одиночку драться,
а вместе со всем народом,
вместе с рабочими Братска,
с физиком/ и хлеборобом!
И я,/ если мучат сомнения,
ища/ от них/ исцеления,
иду/ ходоком/ к Ленину,
иду/ ходоком/ к Ленину…
Многие страны я видел.
Твердо/ в одном/ разобрался:
ждет нас/ всеобщая гибель
или/ всеобщее братство.
В минуты/ самые страшные
верую,/ как в искупленье:
все человечество страждущее
объединит/ Ленин.
Сквозь войны,/ сквозь преступления,
но все-таки без отступления,
идет человечество/ к Ленину,
идет человечество/ к Ленину…