Сатиры. II САТИРА ШЕСТАЯ
Это лишь было в мольбах: клок поля не слишком обширный,
Где бы сад был и близко от дома бегущий источник,
Да ко всему лесок небольшой. Пространней и лучше
Боги послали. Прекрасно. Не буду просить еще больше,
Разве чтоб эти дары, сын Маи, за мной утвердил ты.
Если дурными путями я не умножил достатка,
Если пороками или, виною его не умалю,
Если не стану молить, как глупец: о хоть бы тот угол
Ближний прирезать, который теперь искажает все поле!
О если б денег горшок судьба, как тому, мне послала,
Что на отысканный клад то поле купил, что с найма он
Прежде пахал, богатым по милости став Геркулеса.
Ежели тем, что есть, я доволен, прошу об одном я:
Пусть у владельца жиреет и скот и все прочее, кроме
Духа, и будь, как всегда, моим ты защитником высшим.
Раз что в горы и в дом свой из города я удалился,
Что же воспеть мне и прежде сатир и будничной Музы?
Ни честолюбье не губит меня, ни Австер свинцовый,
Ни вредоносная осень, доходная злой Либитине.
Утра отец! Или Янус, коль это милей тебе имя,
Ты, от которого люди дела и занятия жизни
Начинают — богам так угодно — о будь же начало
Песни. В Рим меня ты в поруки зовешь. «Эй, смотри ка,
Чтобы прежде тебя другой не пошел поручиться».
Хоть Аквилон метет по земле, хоть зима в тесном круге
Снежный день за собою влачит, а иди непременно.
То что мне может вредить заявивши ясно и твердо,
Должен я биться с толпой и чинить непроворным обиды.
«Что тебе нужно, безумец, и что ты творишь?» — восклицает
Гневно бранчливый, — «ты все толкаешь, что повстречаешь,
Лишь помышляя в душе опять прибежать к Меценату».
Это приятно, и мед мне; не запираюсь: но только
На Эсквилин печальный взойдешь, сто дел, да чужих все,
Вкруг головы и плеч закружится. Просил тебя Росций
Завтра к нему подойти во втором часу у Колодца.
Ради общего нового дела писцы тебя просят,
Квинт, чтоб сегодня к ним ты придти не забыл. Постарайся,
Чтобы печать Меценат приложил вот к этим таблицам.
Окажешь: потщусь. «Коль захочешь, то можешь», — ответил он с просьбой.
Вот седьмой, недалеко осьмой уже год тому будет,
Как меня Меценат к числу своих близких причислил
Собственно с тем, чтобы, когда он поедет в дорогу, —
С ним я в коляске сидел, говоря о ничтожных предметах,
В роде: который же час? Фракиец Галлина, под пару ль
Сиру? С утра то мороз стал кусать незапасливых платьем —
И подобное, что легко пропускается ухом.
Все это время наш малый день в день подвергался все больше
Зависти. Вместе смотрел ли он на игры, играл ли
Вместе на Марсовом поле, все разом кричат: сын Фортуны!
С рынка по всем перекресткам тревожный разносится говор;
Кто ни встретится, тот с вопросом ко мне: «О добрейший!»
(Знать ты должен, стоящий столь близко к богам, непременно)
«Не слыхал ли про Даков чего?» «Ничего не слыхал». «Ну какой ты
Право насмешник!» Пускай же все боги меня покарают,
Если я что нибудь знаю». «Ну что? В Сицилии, что ли,
Воинам Цезарь дает, иль в Италии земли в поместье?»
Буду ли клясться, что я ничего не знаю, все станут
Изумляться, как тайны один я из смертных скрываю.
Так я несчастный теряю свой день, восклицая нередко:
«О деревня, когда же тебя я увижу, когда же
Из старинных книг, из сна и часов беззаботных
Почерпну я отрадное жизни мятежной забвенье?
О, когда же бобов, Пифагоровых сродников, вместе
С овощью мне подадут, достаточно тучной от сала?
О вы, ночи с трапезой богов, когда с близкими сам я
Перед домашними ларами пищу вкушаю, прислуги
Бойкой ссылая остатки. Тут каждый гость по желанью
Осушает неровную чашу, оставя безумный
Самый закон; тут кто посильней, из чаши покрепче
Пьет, — а кому приятней полегче напиток. При этом
Речь возникает не о чужих домах и поселках,
Не о том, хорошо ль пляшет Лепос; а мы рассуждаем
Лишь о ближайшем к нам — и чего нам не знать не годится:
Что богатством, или добродетелью счастливы люди,
Что нас, польза или достоинство к дружба приводит;
В чем состоит природа добра, и его в чем вершина?
Первый сосед, к чему подойдет, при этом расскажет
Старую сказочку. Если не знающий дела расхвалит
Гнет богатств у Ареллия, так начнет он: «Однажды,
Как говорят, деревенская мышь приняла городскую
В норке своей, как старый друг старинного друга,
Как ни сурова сама и к добру бережлива, желала
Гостеприимством хоть душу отвесть. Одним словом не жаль ей
Ни овса длинноватого, ни гороху на выбор;
В мордочке тащит и ягод сухих, и кусочками сала.
Сложностью ужина хочется ей победить пресыщенье
Той, что слегка всего прикасается зубом надменным.
А хозяйка сама, на свежей простерта соломке,
Грызла полбу, да куколь, не трогая кушаний лучших.
Тут городская сказала: „Ну что же за радость, подруга,
Жить терпеливо тебе в лесу, на гористом откосе,
Что ж бы суровым лесам предпочесть тебе город с народом?
Верь мне, иди ты со мной. Коль всем земным нам судьбами
Смертные души даны, и никто, ни великий, ни малый
Смерти не может бежать, поэтому ты, дорогая,
Коли пришлось, живи в приятных условьях, живи ты
Не забывая, что краток твой век”. Такими словами
Подстрекнув деревенскую, из дому быстро юркнула.
Тут уже обе пустились в задуманный путь, домогаясь
За ночь к стенам городским пробраться.
Уж ночь половины
Неба достигла, когда добрались до богатого дома
Обе. Там, червленем ярким окрашены, ткани
Были положены всюду на ложах из кости слоновой,
И от обильного ужина множество блюд оставалось
Со вчерашнего дня в настановленных горкой корзинах.
Тут, когда поселянку она поместила, на алом
Уложивши ковре, сама сей час, как хозяин
Засучившийся, кинулась ужин носить, и не хуже
Всякой прислуги, лизнув наперед всего, что давала.
Та же лежит и рада судьбы перемене, довольна
Всяким избытком как гостья, как вдруг раздался ужасный
Гром растворов дверных и заставил вскочить их обеих.
Стали бегать со страхом они по всей комнат, дрожью
Их испуг пронимал, когда во всем доме раздался
Лай Молосских собак. Тут сельская тотчас сказала:
„Жизни такой мне не нужно. Прощай; в лесу меня норка
От подобных напастей утешит скромным горошком”».