Сатиры. САТИРА ПЕРВАЯ
Как это так, Меценат, что никто, какую бы долю
Сам ни выбрал умом, иль ни встретил случайно, не будет
Жить доволен своим, а хвалит чужое стремленье?
О счастливцы купцы! восклицает под гнетом доспехов
Воин, которому кости ломает от частых походов.
А купец говорит, если бурей корабль захватило:
«Лучше военным. Чего? Сошелся в течение часа, —
Или скорая смерть встречает, иль радость победы».
Хвалит жизнь земледельца законник, сведущий в праве,
Если не пел и петух, а в двери стучат за советом.
Пахарь, если его поручители требуют в город,
«Только блаженных и есть, кричит, что одни горожане».
В этом роде суждений так много, что даже болтливый
Сам бы Фабий устал. Без промедления слушай,
Речь к чему я клоню. Ну если бы бог то: вот я мол
Сделаю, как вы хотите: ты теперешний воин
Будь купцом, а ты законник будь земледельцем:
Ты, сюда, а эти сюда, поменявшись ролями.
Ну! чего же стоят? Не хотят. — А счастье возможно,
Что мудреного, если за это в досаде Юпитер
Обе щеки надует на них, объявив, что отныне
Так легко уже слуха не будет склонять на моленья?
Далее, чтобы не так продолжать как будто смешную
Штуку: — хотя смеясь говорить нам что же мешает
Правду? Мальчикам часто дает ласкаясь учитель
Пряник, чтобы они читать начинали охотней; —
Тем не менее, шутки оставя, возьмемся за дело.
Кто тяжелую землю ворочает плугом упорным,
Этот лукавый трактирщик, солдат и торговые люди,
Смело браздящие море, твердят за одно, что подъемлют
Труд, имея в виду безбедно — покойную старость,
Если себе припасут пропитания: так то малютка
Муравей, — он служит примером, — трудясь постоянно
Ртом, что может, тащит и кочку все прибавляет,
Строит ее осторожный, о будущих днях помышляя.
Он, когда Водолей затмит окончание года,
Вон не полезет никак, разумно тратя, что прежде
Собирал, а тебя не удержит от жажды прибытка
Ни зима, ни зной, ни огонь, ни железо, ни море,
Все нипочем, лишь бы кто другой не нашелся богаче.
Что за радость тебе серебра или золота кучу
Необъятную прятать украдкой в разрытую землю?
Ежели тронешь ее, дойдешь до ничтожной полушки.
А хоть этого нет, что пользы в наваленной куче?
Пусть сто тысяч мешков у тебя на току намолотят,
В брюхе не больше твоем, чем в моем, поместится, так точно
Если б, примерно, в толпе рабов ты с хлебом плетушку
Нес с трудом на плечах, получил бы не боле чем каждый,
Кто не нес ничего. Скажи, что значит живущим
По природе пахать ли сто десятин для посева
Или тысячу? «Брать из огромной то кучи отрадно».
Если нам предоставишь из нашей столько же сыпать,
То перед нашим ларем закромами своими не хвастай.
Также если тебе, воды не больше кувшина
Или кружки потребно, а ты говоришь: я желаю
Черпать лучше в реке огромной, чем в этом колодце.
Вот почему того, кто любит чрезмерный избыток,
С берегом вместе подмытым могучий Ауфид увлекает.
Тот же, кто желает не больше, чем нужно, ни черпать
Воду с тиной не будет, ни жизни в волнах не утратит.
Часть большая однако людей, увлекаясь корыстью,
Вечно «мало» кричит, «нас в то, что имеем, и ценят».
Как с подобными ладить? Оставить их буйствовать, сами
Этому рады они. Так был, по слухам, в Афинах
Некий грязный богач. Презирая народное мненье,
Он говорил: «народ мне свищет, а я себе дома
Рукоплещу, как только на деньги в ларце полюбуюсь».
Тантал, жаждущий, ловит волну, что от уст убегает.
Что ты смеешься? Одно переменено имя, а повесть
Про тебя: на мешках, отвсюду стасканных, жадно
Ты бессонный лежишь, стараясь щадить как святыню
Их, и только любуешься ими, словно картиной.
Знаешь ли цену монеты? Какое ее назначенье?
Хлеба купить, овощей и кружку вина, да иного,
В чем по природе себе человеку отказывать тяжко.
Или приятно не спать, томясь и только бояться
Денно и нощно злых воров, да пожаров, да как бы
Слуги, тебя обокрав, не сбежали? Касательно этих
Благ я бы вечно желал оставаться самым беднейшим,
Но коли тело озноб лихорадочный бьет, иль иною
Ты болезнью прикован к одру, найдутся же люди
Посидеть над тобой, приготовить припарку и кликнуть
Медика, чтобы тебя сохранить для детей и семейства?
Нет, ни супруга тебе не желает здоровья, ни сын твой.
Все соседи тебя ненавидят, старый и малый.
Ты удивлен, отчего, ценить лишь деньги умея,
Не находишь ни веком любви, которой не стоишь?
Если родных, тебе без всяких усилий природой
Данных, желаешь ты удержать, иль друзей не утратить,
Труд твой напрасен, бедняк, как того, кто стал бы осленка
Бегать на Марсовом поле, учить, повинуясь поводьям.
Полно тебе наконец копить. Насколько богаче
Стал, настолько пора нищеты не страшиться и труд свой
Кончить, — все явилось, чего ты хотел; не дождался
Доли Уммидия (повесть его не долга) он богат был
Так, что мерками мерил монету, при этом так грязен,
Что не лучше раба всегда одевался и даже
До последней минуты боялся голодною смертью
Умереть; но его топором пополам разрубила и.
Отпущенница, — дерзко напомнив собой Тиндариду.
«Что же советуешь мне? Чтоб жил я как Мэний, иль также
Как Номентан? Ты все желаешь враждебные силы
Лбами друг с другом сводить. Коль быть скупцом воспрещаю,
Этим я тебе не велю быть кутилой и мотом.
Меж Танаисом и тестем Визеллия есть середина,
Есть вещам и предел, известные есть и границы,
Дальше и ближе которых не может правда держаться.
Возвращаюсь к тому, отчего отклонился; собою
Вечно скупец не доволен, а хвалит чужое стремленье.
Если сосцы у чужой козы полней налилися,
Он уже чахнет, — себя никогда с толпою беднейших
Не сравнит, а все превзойти бы того, да другого.
Как ни бьется, всегда найдется еще богатейший.
Так когда из оград колесницу уносят копыта,
Гонит своих коней за передними только возница,
Пренебрегающий теми, что сзади далеко отстали.
Вот почему так трудно найти человека, который
Нам бы сказал: «я счастливо жил» — и который, кончая
Жизненный срок, отошел бы словно гость насыщенный.
Но довольно: ты можешь подумать, с полки Криспина
Я похищаю, — теперь не прибавлю единого слова.