Уж третий день ни с кем не говорю…
А мысли ― жадные и злые.
Болит спина; куда ни посмотрю ―
Повсюду пятна голубые.
Церковный колокол гудел; умолк;
Я всё наедине с собою.
Скрипит и гнется жарко-алый шелк
Под неумелою иглою.
На всех явлениях лежит печать.
Одно с другим как будто слито.
Приняв одно ― стараюсь угадать
За ним другое, ― то, что скрыто.
И этот шелк мне кажется ― Огнем.
И вот уж не огнем ― а Кровью.
А кровь ― лишь знак того, что мы зовем
На бедном языке ― Любовью.
Любовь ― лишь звук… Но в этот поздний час
Того, что дальше, ― не открою.
Нет, не огонь, не кровь… а лишь атлас
Скрипит под робкою иглою.
1901
А мысли ― жадные и злые.
Болит спина; куда ни посмотрю ―
Повсюду пятна голубые.
Церковный колокол гудел; умолк;
Я всё наедине с собою.
Скрипит и гнется жарко-алый шелк
Под неумелою иглою.
На всех явлениях лежит печать.
Одно с другим как будто слито.
Приняв одно ― стараюсь угадать
За ним другое, ― то, что скрыто.
И этот шелк мне кажется ― Огнем.
И вот уж не огнем ― а Кровью.
А кровь ― лишь знак того, что мы зовем
На бедном языке ― Любовью.
Любовь ― лишь звук… Но в этот поздний час
Того, что дальше, ― не открою.
Нет, не огонь, не кровь… а лишь атлас
Скрипит под робкою иглою.
1901
