Марсияне и россияне!
Вам посвящаю стих.
От луны исходит сиянье
Как от иконных святых.
Ныне луна мне кажется меньше,
Чем раньше она была.
Пей же
Кубок большого орла.
Чёрт ногу сломит в Азии-поэме,
Лишь Агасферу ни черта.
Яприм убит, а в это время
Спускался вечер, как чадра.
Всё разметут земные бури,
Утёсы, кроме одного,
И Агасфер таков, и пули
Отскакивали от него.
Агасферу, ему умереть хотелось,
Но он умереть не мог.
И он исчез, удаляясь через
Покрывающий камни мох.
Эти все события, которые
Летописей хартии хранят
Во любом учебнике истории
Все найдут, которые хотят.
Новизна завалена старьём,
Эрой рабства было это время.
Ирод был царём,
И Христос родился в Вифлееме.
Безразлично, был он или не был.
Но и не родиться он не мог.
Но манил людей с земли на небо,
Потому что был пророк и Бог.
Однажды я, упившись брагой,
Его прогнал, как негодяй,
И он сказал: «Пойдёшь бродягой,
Не умирая никогда».
И я сказал: «Пойду, пожалуй,
(Как пароходы и года)».
И по всему земному шару
Иду неведомо куда.
Вне веры я, вне вероятия
Заброшен, брошен навсегда.
Погибли все мои приятели,
И не осталось ни следа.
А христианство развевалось,
Как будто мир стоял на нём.
Оно напоминало злость
Знамён.
Пусть думают, что все сравненья плохи,
Пусть думают ― сравнил медведя с заревом,
Но питекантроп для своей эпохи
Куда важнее, чем для нас ― Израилев.
А я всё шёл в сиянье звёзд вечерних,
В рассветах ранних утр.
Так не идут. Так шёл кочевник.
Так крепости берут.
Так не идут. Так снег белеет.
Так женятся. (На ком бы…)
Так христиане первых лет
Уходят в катакомбы.
Любил и глубь, и синь, и ширь морей.
Любил на солнце пятна,
По Азиатии моей
Бредя в невероятность.
Любил скрещение рапир.
Любил кабацкий омут.
Любил… Что я ещё любил ―
И черти не припомнят.
И вот прихожу в селения ―
Как говорил Ульян.
Я в центре, а Вселенная
Раскинулась по краям.
Я видел – века проходили.
Я видел века. Но о них
Нынче любой проходимец
Может узнать из книг.
Не смейтесь, друзья, надо мною.
Я слышал, какой-то граф
Нашёл глубоко под землёю
Беспроволочный телеграф.
В то время не был домовой
Записан в книге домовой.
Сидел он в книге домовой
И вдаль глядел.
Но и природу я не постиг,
Как не постиг смерть,
Ежели я утомил ― прости:
Могу про разлуку спеть.
«Разлука ты, разлука,
Чужая сторона,
Угробили из лука
Сиамского слона.
Лежит он на границе
Аннана и Таи.
Туда, к его гробнице,
Тропинку протори».
Чёрт его подери,
Чёрт его возьми,
Чёрт его побери,
Приходит двадцатый век.
Наступает 10 [десяты] — й год.
Наступает 20 [двадцаты] — й год,
Наступает 30 [тридцаты] — й год,
Наступает 40 [сороково] — й,
А Русь была.
Она, как Азия, возникла,
Она, в как море, поплыла,
Она и в море не погибла.
Она осталась на земле ―
И в тракторах, и в хлебе,
И в Днепрогэсе, и в Кремле
И в небе, и на небе.
Не растворяя двери в мир,
В миру своей фантазии,
Был не от мира Велимир,
Великий гений Азии.
Он, как Разин, в Азии был,
Как пять пальцев Азию знал, ―
В один завиток трубы
Небывалая новизна.
Наши годы войны,
Что карты мира смешала, ―
Орут небывалые войны ―
Председатели земного шара.
Да здравствует будетлянство.
Революция это в стихах,
Да здравствуют будетляне
На земле и на небесах.
А Сергей Есенин разве
Не читал во всех кабаках:
«Золотая/ Дремотная/ Азия
опочила на куполах…» ―
На куполах монастырей,
И им не нужно менестрелей,
Стоят бутылки на столе,
А люди дрыхнут на постели.
Я уважаю всех бродяг,
По Эсесерии бродящих,
Всегда в какой-нибудь продмаг
За четвертинкой заходящих.
Мне говорил мой друг Игнат:
«Пусть всё погибнет, все-тки
Из табуретки станут гнать
Искусственную водку».
Но это всё не это,
А мне иное надо.
Когда придёт победа,
Приду к Поэтограду.
Сразится Азия со всеми
Под предводительством Москвы,
И в день весенний и осенний
Войска пройдут через мосты.
Произойдёт такая битва
Когда решится ИЛИ ― ИЛИ.
Потом война была убита,
И труп её валялся в мире.
Потом народы в вечер летний,
Перемирившись меж собой,
Споют:| «Это был наш последний
И решительный бой».
Я вижу в новой эре
Заманчивые дали,
Берёзовые ели,
Какие не бывали.
Поэтоград.
Победоград.
Проэтоград
Хороший город.
Хочу, чтоб людям повезло.
Чтоб гиря горя мало весила.
Чтоб стукнуть лодкой о весло ―
И людям стало сразу весело.
Чтоб было самое оно
Людей всемирных ради
И чтоб всехлучшее вино
Лилось в Поэтограде.
Пути межпланетных ладей,
Как женщины, будут воспетыми.
Не станет бездарных людей,
Враждующих вечно с поэтами.
Не будет совсем идиотов,
Всякую всячину путающих.
Не смыслящих ни на йоту
В прекрасных футурах и будущих.
А я иду, куда неведомо,
Не возвращаясь никогда.
Как говорится меж поэтами,
Иду неведомо куда.
И может быть, никто не недает,
Сметая тысячи преград.
И может быть, никто не ведает,
Что все идут в Поэтоград.
Не все дойдут,
Но все идут.
Хотя
И не хотят.
1940 ― 1941