Ничто не повторится. Никогда.
Но в каждом новом ― привкус повторенья,
и пишущееся стихотворенье ―
как со шпаргалки. Черная вода
в чернильнице наводит подозренье,
что вложен был хороший кус труда,
что промывалась тяжкая руда
и острое прищуривалось зренье.
Но глаз, глядящий в дальний Арзамас,
заплыл слезою. Кто-то пьет за нас
170 [сто семьсят] лет, а мы, чужим похмельем
полны, в давнопрошедшую тетрадь
заглядываем, списываем, клеим…
И время жить, и время повторять.