Марта, девочка затопленной Руси.
Не бросай меня, открой меня, спаси!
Я ― как Новгород ― крестами теребя,
буду зовом, буду звоном для тебя.
Задыхаюсь, из души, как из плотин,
плещет музыка оттаявших глубин.
Наводненье ― есть паденье немоты.
Наводненье ― дополнение судьбы.
Нижний Новгород соборов и церквей,
ходит Марта с черной бабушкой своей.
Ходит с бабкою, а я, дурак, под смех
реставрирую по фрескам прошлый век.
Реставрирую Христа и образа,
реставрирую зеленые глаза.
Блещут краски, хлещут солнцем после зим.
Дело ведьмы, дохлой бабки, на мази!
Стаи первых прут над вербами в Казань.
Тает вера, тает вера на глазах.
Бабка Марты говорит мне: «Паразит!
Это ты девчонку-дуру заразил.
Как же в церковь мне теперь ходить одной?
С непокрытою молиться головой?!»
Что мне делать? Воевать иль бабку слушать,
Реставрировать картины или души?
Со слезами, человечество ругая,
умирают злые зимы под йогами.
Умирают без креста и без кола.
Я кричу ― моя душа в колоколах!
Спит на башнях скерцо узников моих,
больно, страшно сердце музыки разбить.
Стало мало сала, славы после зим.
Вместе с Мартой жгу на чтенье керосин.
А потом ее, уснувшую, босую,
заколдованными красками рисую.
Вот и все. И зимам мат! И Богу ― мат!
Синим полднем в синих лодках плещет март.
В теплом небе ходят тучи-караси.
Ох, и вёсны, ох, и бабы на Руси!..
Ночь ― как палуба.
К нам почтальон хромой.
Письма падают
и вдруг в одном ― «Домой!»
В этих землях
вам не сеять и не жать,
хватит, мальчик,
нужно, мальчик, уезжать.
Вам не душно?
Вам не нужно ― ночь без сна.
Входит в душу
мою девочка-весна.
Входит, радуя,
без слез и гордых войн.
Пьяной радугой
блеснув над головой.
Страшно, Марта,
если в памяти блеснет ―
черной маркой,
приговором, то письмом.
Страшно, больно,
что тебя, весну-плясунью
в платье школьном
не найду, не нарисую.
«Уезжаешь?» ―
просыпаясь, ты сказала.
«Ах, как жалко», ―
просыпаясь, ты сказала.
Утро чавкало,
и в сахар снег бросало,
мы за чайником,
мне страшен мир вокзала.
Я старею,
ты же видишь, ― я простыл.
Там, у двери,
мой рюкзак, мои холсты.
Все сложил,
упаковал в белье блесну…
Невозможно
уложить одну весну!..
Ты смеялась,
ты сказала: «Жду, пиши…»
Смято сердце
реставратора души.
У меня нет ни молитвы,
ни креста.
А они неумолимы ―
поезда!..