МОЙ МАНИФЕСТ
В. Достоевскому
Если бы меня начали учить жить,
я послал бы к черту бархатную кровать ―
от нее слишком пахнет одеколоном Шипр,
а конец простыни давно кровав.
Если бы меня начали учить жить,
я пошел бы по рельсам, прямо на поезд…
Это дети скрипят – жи… ши…
ну а я написал гениальную повесть.
Если бы меня начали учить жить,
я бы прыгнул в колодец, чтобы умыться,
рассмешил бы лягушек в такой тиши ―
может ваша шпаргалка им пригодится?
А по мне ― вскрой вены, напиши соседке ―
приходи, любимая, ко мне завтракать,
а ненужные бинты порви на салфетки
и, когда нальешь вина, не держись за руки…
А когда уже отлюбишь, отпляшешь как надо,
для любимой выбегай к самосвалу
и закинь ему в кузов кусок шоколада,
а шофера угости лихим самосадом.
Расскажи ему, младенцу, как надо жить,
лишь бы адрес не попутал ― рыжий бес,
пусть сверлит к тому подъезду, где невесты шик,
где последний, как повеса, у окон лес.
Шоферня, как и шпана, народец свой…
Да и выпить не дурак, в кабине прям,
он-то видит сквозь стекло, где мед, где соль,
да и руль его давно, как сапожник, пьян.
Мы по спинам мостовых спешим к той тени,
что дурацкие советы нам дала,
ох, как звезды дребезжат к нам на колени,
и луна, наверно, нынче поддала.
Ох, и стала разносить Венер и с ними
тех хрустальных потаскух, что вечно сбоку.
Только с утренней звездой шепталось имя ―
моего черновика, моего пророка.
В шатком кузове потрескивал шоколад,
в коммунальной кухне неба шел базар,
моя пьяная судьба догола
раздевалась где-то в Кунцеве, на глазах
всех любовниц, стукачей, поликлиник, бань,
почерневших кабаков и КГБ [кэгэбэ].
У нее ночной рубашкой вышла ― брань:
«Что сказали вы ― скажите себе!»
Темпераментною бабой оказалась судьба,
и когда горели свечи, мы посплетничали…
Нашептала мне на щеки, что любые гроба
я в тиши переживу, а меня наследнички
понесут, крестясь на солнце левой рукой,
а за их спиной ― фургон книг и икон…
и зловещий год ― две тысячи тридцать второй.
Без меня, своими ножками, в церковь, бегом.
На земле-то отпоют, а в Аду отлают…
Журавлиным косяком пошлю телеграмму ―
не учите меня жить, мне не надо Рая,
все написанные книги отдайте храму.
Ой, что будет тут твориться ― и смех, и слезы,
десять тыщ колоколов поднимут голос,
потом руки упадут, опадут березы,
но нальется тайным золотом тайный колос!..