РИМСКОЕ РОНДО
Смерть перелистывает лица
моих друзей, на небесах
горит вечерняя страница,
как царь-девица, вся в слезах.
Ее послал я вам украдкой,
вложив в тот облачный конверт.
И звезды не играют в прятки,
И, как заплатка на заплатке,
цыганский высится конвент.
Поля мне ― царские палаты,
а стог душистый ― лучший трон.
Луна за Понтия Пилата
наводит лень, приводит сон.
И, обезглавленный на время,
я с вами, милые друзья.
Но Рим вгрызается, как ремень,
а удавиться мне нельзя.
Лишь потому, что наша львица,
подраненная, ищет след.
Ей крови хочется напиться,
а мне сразиться, мне сразиться
с тьмой адских и звериных лет.
И словно голый гладиатор,
прикрытый рванью волчьих шкур,
я меч поднял, и император
не сводит глаз с соленых скул.
Притихли зрители, глазея,
в груди дыханье затаив.
И вот, под небом Колизея,
и вот, под небом Колизея
я бьюсь с улыбкой за двоих.
Летят растерзанные маски
на окровавленный песок.
И это правда, а не сказки,
и это правда, а не сказки ―
звериной убегая ласки,
в мохнатый целюсь я висок.
Ты в глубине вселенной зреешь,
мой обоюдоострый стих.
Не надо хлеба мне и зрелищ,
не надо хлеба мне и зрелищ,
а надо неба ясный лик!
И что мне те цветы, что пали
к ногам, что царская любовь?
Когда на римские сандалии,
когда на римские сандалии,
как будто бы закат на дали,
стекает кровь, стекает кровь!
Вас приглашая на свиданье,
я роковой свой час забыл.
Но вынесла меня святая,
святая сила белых крыл.
Над Вавилонскою блудницей
сверкает дивный меч Петра.
И на песке осталась львица
мертва, мертва, мертва, мертва,
Смерть перелистывает лица
моих друзей, звенит коса!
Прочти, небесная царица,
я вырвал черную страницу,
где плачут серые глаза!…