Страх сшит по имени ― греши!
Сломай сирень и поспеши
украдкой в загородный дом,
где всё ― вино, любовь потом.
И постареет в пальцах день
в упреках Бога молодого,
где развалилась наша тень
И объявила голодовку.
И снова слез ручей тот жгучий,
и с золотым румянцем слово ―
доколе мне любимых мучить?
И в зеркала глядеть сурово?!
Простят мне грубые замашки
на этой ветреной дорожке,
я, как в смирительной рубашке,
перед лукавым взглядом крошки.
Мне планер, кружку молока,
перед землею помолиться
И чтобы весело разбиться,
взбить, как подушки, облака.
И ничего не понимая,
в час тот же самый, не позднее,
вздохнут, кого-то обнимая,
похолодевшие газеты.
И рухнет остановка в пляс,
мой сын уйдет за кружкой пива ―
доски мемориальной сказ
переписать неторопливо.
«Над ним и голуби летали,
но им и вороны владели,
а нажимал он на педали
одних церквей и богаделен.
Он, осчастлививший казну
в известной именем Империи,
и если он теперь заснул,
примите, братья, пух и перья».
А вам ни пуха ни пера.
Шумите, шлюхи, по палатам
до жениха и топора
или до Понтия Пилата.
Ваш мир ― песок, а камень зыбок,
и все бессмертное в крови.
Да не припомнят хлеб улыбок
глаза голодные твои.
Страх сшит по имени ― спеши.
круши, мешай скорее краски
на изразцовый день души,
где ни любви уже, ни ласки!..