Я обвит чалмой океана,
Безнадежного урагана,
Крылья сломаны за спиной,
И умру я уже в пивной.
Лоб покат, и гудит ребро,
И кудрявый ушел Рембо
В желтой Африке воровать,
Черным золотом торговать.
Не сирень во рту ― только пена
Горько-сладкая, словно дочь,
Что ушла, как ушла Елена
На быке в голубую ночь.
Бахус правит, а Ромул строит,
В голове моей рифма стонет
Обезумевшей из гарема,
Помяните меня, Верлена.
Я стакан наливаю полный,
Так корабль заливают волны,
И ложатся в блокнот слова,
Как подрезанная трава.
Экипаж мой разбит, разбросан.
Что я должен своим матросам,
Что на бревнах пустились вплавь?
Одноглазое слово ― славь!
Славь отчаянье и гражданство,
Воскресение славь и смерть,
И пунцовые щеки пьянства,
И трезвевшего сердца ― твердь.
Лист кленовый пошел на убыль,
Как быки пошли на убой,
Ночью светятся мои губы,
Как в часовне окно с резьбой,
В голове моей, словно утром
Деревенский стоит туман,
Белокурая Муза мудро
Отливает мне свой стакан.
От губной помады и пудры
Не спасет меня ― океан.
Похмеляйтесь же вы, матросы,
Похваляйтесь же, кабаки!
Там, где финки и папиросы,
Проститутки и каблуки,
Там, где танцы, как будто стансы,
А трагедия ― как игра,
Где младенцы глядят как старцы,
И морщина на лбу легла,
Где на плечи, что голы вечно,
Поцелуи шуршат от встречных,
Словно мимо багряный лист
Вдруг задел ― одинок и чист.
Не сирень во рту, только пена.
(Все мантильи и кружева…)
Богоматерь, пока жива,
Помяните, меня, Верлена!
6 октября 1981