Остается прожить тридцать дней
и в итоге отметить, что лето
оказалось настолько длинней,
что трескучий хлопок пистолета
меня будит почти у воды, —
погляди на колеблемый глянец.
Атлетические животы
отражаются, словно троянец
перепутал щиты.
Молчаливая жизнь под водой,
где, едва дотянувшись до дна, я
наливаю еще по одной
и лежу на боку, как Даная,
представляя, что можно вдвоем
к этим пальмам и соснам и пляжам
через искусственный водоем,
который условно пока назовем
калифорнийским пейзажем.
Это легче, чем вновь представлять
побережья тишайшую пену.
Это легче, чем переставлять
Пасадину через Пасадену,
чем пытаться, покуда не пьян,
посмотреть на, покуда он близко,
направляющегося в океан
господина из Сан-Франциско.
У него под лопаткой роса.
На ноге ― варикозная вена.
На воде вслед за ним полоса,
исчезающая мгновенно.
И пока он подходит сюда,
я смыкаю опухшие веки.
А над нами гудят небеса
и, достойные кисти Дейнеки,
воздухоплавательные суда.