ОТРЫВОК
Я помню своды низкого подвала,
Расчерченные углем и огнем.
Все четверо сходились мы, бывало,
Там посидеть, болтая, за вином.
И зеркало большое отражало
Нас, круглый стол и лампу над столом.
Один все пил, нисколько не пьянея, ―
Он был навязчивый и злой нахал.
Другой веселый, а глаза ― синее
Волны, что ветерок не колыхал.
Умершего я помню всех яснее ―
Он красил губы, кашлял и вздыхал.
Шел разговор о картах или скачках
Обыкновенно. Грубые мечты
О драках, о старушечьих подачках
Высказывал поэт. Разинув рты,
Мы слушали, когда, лицо испачкав
Белилами и краской, пела ты;
Под кастаньеты после танцевала,
Кося и странно поджимая рот.
А из угла насмешливо и вяло
Следил за нами и тобой урод ―
Твой муж. Когда меня ты целовала,
Я видел, как рука его берет
Нож со стола… Он, впрочем, был приучен
Тобою ко всему и не дурил.
Шептал порой, но шепот был беззвучен,
И лишь в кольце поблескивал берилл,
Как злобный глаз. Да, ― он тебя не мучил
И дерзостей гостям не говорил.
Так ночь последняя пришла. Прекрасна
Особенно была ты. Как кристалл,
Жизнь полумертвецу казалась ясной,
И он, развеселившись, хохотал,
Когда огромный негр в хламиде красной
Пред нами, изумленными, предстал.
О, взмах хлыста! Метнулись морды волчьи.
Я не забуду взора горбуна
Счастливого. Бестрепетная, молча
Упала на колени ты, бледна.
Погасло электричество ― и желчью
Все захлестнула желтая луна…
Мне кажутся тысячелетним грузом
Те с легкостью прожитые года;
На старике ― халат с бубновым тузом,
Ты ― гордостью последнею горда.
Я равнодушен. Я не верю музам
И света не увижу никогда.