Из чаши опрокинутой
Над нижнею могилой,
Созвездия лия,
Глядится в дух низринутый,
Как в зеркало, застылый
Мой сон другого я:
Как будто исступленную,
В падении предмирном,
Повлек я в плен земной
Мне душу обрученную,
Богам в чертоге пирном
Мерцавшую Женой…
Чу, голос укоризненный
(Так сталактиты влагу
Точат в слепой вертеп):
«На мой вопрос преджизненный
Ответь! ― иль Сфинксом лягу,
Где трех путей расщеп»…
Смежаю взор потупленный…
Встающею мне снится
Из преисподней Мать:
«Доколь мне, неискупленной,
Владыка мой, томиться
И мертвых принимать?»
И мнится: в тьму кромешную,
В падении предмирном,
Связав одной виной,
Я душу безутешную
Увлек, ― в раю эфирном
Мерцавшую женой.
Не я ли к ней спасителем
Пришел, увенчан славой,
От трех дорог, ― Эдип?…
Увы, кровосмесителем
Я был, и прах кровавый
К моим ступням прилип!
И в плаче Иокастином,
И в пенях Антигоны
Слепцу напев иной
Звучал отзвучьем явственным:
Души забвенной стоны,
Мерцавшей встарь Женой.
Кто, став Отца преемником,
Где три сошлись дороги,
Путь выбрал ― мертвых рек,
Кто Солнцем, не тюремником
Сошел в твои чертоги,
Земля, cе ― Человек!