Иванов В. И.
«Рим вожделенный узрев, я пел тебе первые Laeta…»

Рим вожделенный узрев, я пел тебе первые Laeta;
В Рим осенний возврат вешнюю песнь воскресил.
Ибо недавно еще я по взморию Партенопеи,
Нимфы почившей, внимал жалобам дев-Нереид,
И богомольно срывал над святой Посилипа могилой,
Тень призывая певца, свежий Вергилиев лавр.
Дивный предел! Там, пред домом моим, как остров блаженных,
Млеют в лазурном плену тени Капрейских вершин;
Там, как влюбленный Нарцисс, меж ветвей, отягченных плодами,
С горного ложа глядит в тихие воды Суррент;
Там в безлюдьи живом, пред Везувия синим восклоном,
Гостя приветно зовут тесные домы Помпеи…
Светлые дни там текли: их не жаль в излюбленном Риме:
Родине верен, я Рим родиной новою чту.
Где нам отечество, друг? Скажи, гражданин мой оседлый,
Гостю далеких чужбин: где нам родимый предел?
Там ли, где отчий наш дом, наша первая память, дряхлеет?
Там ли, где отчий наш сад некогда темный шумел?
Там ли, где кости отца в заглохшей тлеют могиле, ―
Где нас в покорной тоске ждет престарелая мать?
Или в пустыне, куда наш орел занесли легионы?
Иль где гражданственный мир плугом измерил поля?
Родина ль чистой душе ― беспредельное, верное небо?
Родина ль гордой душе ― море, сей узник ― Титан?
Иль не отчизна избранных ― Идей бестелесных обитель?
Или не Рим золотой ― мой нареченный предел?..
Так! я ныне познал возвращенной мне родины счастье, ―
С ним ― и зиждительный труд; с ним ― и целительный мир.
Тихо по солнечным стогнам; под золотом спят кипарисы;
Песню под рокот струны нищий заводит слепец.
Муза, сопутствуй: схоластика ждет Капитолий ученый!
Долог мне путь до кремля от преторьянских бойниц…
Вот и Траянов колосс, и колонн безглавых граниты!
Остов в отверстом гробу ― Форум лежит подо мной.
Мощи мраморной славы! Помост лицедейства кровавый!
Прах безглагольных давно, велеречивых личин!
Вот ― путь Побед, и Свободы амвон, и святыня Согласья!
Вот ― Самовластья врата! Вот ― Раболепия столп!
Белые кости базилик… останки портиков стройных…
Три несравненных столпа Ка́стор с Поллуксом хранят!..
Там ― Палатин; там ― Титов триумф; там ― свод Константина;
Мощь Колоссеума ― там: здесь ― Табуларий, и всход.
На Капитолий крутой я всхожу: вот и конь Антонина;
Вещих меж свитков меня ждет молчаливый фиас…
Так я живу, ― и вседневный мой труд ― блуждать и дивиться,
И, дивяся, блуждать ― пир моих сплетшихся Муз:
В гробы стучится одна; красотой облекает другая,
Тленья сорвавши покров, ― жизнью восставшую жизнь…
Весело мне!.. Но не часто ли, друг, что́ высоко и дивно,
Мы превозносим и чтим, сердцем иное любя? ―
Помню: мы краем высот подымалися в гору; Кампанья
В пурпуре светлом легла морем пустынным у ног.
Некая весь белелась по ней… ― мы Рим распознали:
Купол великий парил, малую весь осенив.
Нет! клянусь, не таков был сей Рим, когда с гор нисходили
Варвары, робко дивясь блеску державных твердынь!
Ныне ― пустыня, и весь… Я, от спутников скрыв свои слезы,
Благоговейно познал, как ты мне дорог, мой Рим!
Вечный, великий, святой! храни свои нищие ризы!
В нищем смиреньи святей, ближе великое нам!..
Так под тенью Петра вновь шатер пилигримов раскинуть:
Друг! не пора ль и тебе посох паломника взять?
Жизни начавшийся год освяти богомольным обетом;
Цепи разлуки разбив, наших Пенатов почти!