Иванов В. И.
«В Рим свои Tristia слал с берегов Понтийских Овидий…»

В Рим свои Tristia слал с берегов Понтийских Овидий;
К Понту из Рима я шлю ― Laeta: бессмертным хвала!..
Pluvius Римское поле благословил, и враждебный
Март опрокинул на нас все водоемы небес.
Друг! но сияет во мне глубокое небо, и Солнце
С гордой квадриги на мир мещет златые лучи!
Рим ― всех богов жилищем клянусь! ― мне по сердцу обитель:
Цели достигнув святой, здесь я, паломник, блажен.
Здесь мне сладок ночлег; но сладостней здесь пробужденье:
Жажду жить, созерцать, и познавать, и творить.
Здесь бы поставил я прочный алтарь усталым Пенатам ―
Странник бездомный! ― и вот подпись на том и печать:
Вечный очаг Всебогини, Всематери, ― вечный Всебога, ―
Сей Пантеон! Шлю его, друг, не случайно тебе!
Вспомнил я в нем и почтил нашей юности светлую веру:
Держит над юношей власть дивный, таинственный Пан!
Все нам являло живого, сокрытого; небо пустело,
Но раздавалась в лесах дальняя бога свирель…
Деспот незримый, в соборе богов он жил и с трапезы
Всех кумиров вкушал в храме всебожья ― всебог.
Кругом был вечного дом под шатром золотой полусферы:
Кругом ― владенье земли под полусферой небес.
В око разверстого свода днем Зевс, озирая кумиры,
Сам его дом озарял с невозмутимых вершин.
Гаснули своды ― в отверстый зенит нисходило Селена:
Гротом счастливейших Нимф мнил он созданье людей…
Ныне ― чужие кругом алтари. «Победитель Природы»,
Юной Мадонны у ног юный почил Рафаэль.
Дух победил, и вселился во храм. Но древние камни
Древней Природе поют тот же немой дифирамб!
Нет изваяний, ни бронз; вот морщины, вот раны: но старец ―
Храм, как незрячий Гомер, вечною дышит весной.
Нет покровов, но те же черты, то же солнце, ― и громче
Древней Природе звучит, строже немой дифирамб!..
Многих поклонник богов, я сам, язычник беспечный,
Мой побежденный Олимп мирно с победным слиял.
Многих богов Рим почтил, всех прияв во священные ниши;
Многих почтили богов Анджело и Рафаэль.
Что тосковать нам о том, что с вершин Индийских на тиграх
Уж не сойдет Дионис меж исступленных Мэнад?
Не умирает Рим ― не умрут ни гений, ни боги:
Будут нам боги еще, будет еще красота!
― «Странный! ужель за Альпийской стеной не довольно почтенным
Паркам расспросом пустым ты, как дитя, досаждал?
Темную будущность там заклинай и надейся по воле:
Здесь настоящим живи! здесь созерцай и молись!
Счастлив истинно ты пред многими в Гипербореях:
Стольких познал ты богов, столько ты зрел красоты!
Но пока, приютясь у подножия Collis Hortorum,
Ты праздномысля сидишь, ― от Эфиопов святых
С пира вернулся Зевес, и послал нам перун благосклонный,
И несказанно лазурь вешней грозой прояснил.
Весело ныне в Музее бродить, где, как плектрон незримый,
Стройно движет тебя статуй бесчисленных ритм;
Иль, обходя святой Палатин и прославленный Форум,
Из величавых гробов звать величавую жизнь…»
Так говорил Гений Места. Но я ответствовал: «Ныне
Время и гениям знать: добрый Гомер устарел.
Время взирать на мир с просвещенною мысли свободой:
Друг, стремись усвоять разум ученых мужей!
Знай же: не свят Эфиопский народ; не чтут они Зевса;
Не Океан ― их предел, и не поток ― Океан…
Думаю: Плувий-Юпитер увидел Рим потопленный
И мутно-желтой волной рвущийся Тибр из оков,
И разгневился на туч, на ветро́в ненужную ревность,
И, враждебный стране, сдержан астральный Овен.
Что ж до богов бессмертных и Муз, ― ты прав. Но сегодня
Свежей упиться весной дальний Яникул зовет:
Видеть у ног я хочу семь холмов за Тибром священным
И простершийся град от оснований Петра.
Темный колеблется там кипарис, как сходящая дева;
Там изваянную ветвь лавр горделиво несет;
Меры полна, в небесах стелет пиния облак округлый;
Знойной каникулы ждут шелестной пальмы листы.
Станом лазурных шатров облегли Рим эфирные горы;
В недолговечных венцах снежные блещут зубцы.
Гостя Яникул зовет; друг зовет послание: Гермий!
Ты в добрый час дай письму бурный увидеть Эвксин!
Ты же ― бог ли, богиня ль ― услышь, о, великий! моленье
И наложи на него сам, Гений Места, печать!
Мертвые знаки проникни божественной силой и дружбы
Бледный привет оживи отблеском этого дня!..»
Так молясь, я чертил: «На брег Понтийский из Рима
Laeta…» Радуйся, друг, так же, как радуюсь я!