К П. С. Л. Р.
Декабрьский ветр завыл с востока;
Завыл ― и меж громад снегов
То холм вознес, то взрыл он ров.
Покрыла землю тьма глубока ―
На бурных ледяных крылах
Бореи грозные спустились:
Ревущи вихри закрутились,
Нося опасности в ребрах.
За ними облака туманны
Катились черною грядой,
Но, вдруг став вихрями попранны,
Рассыпались, как брызг седой.
Рассыпались ― и треск ужасный
Слетел в земную глубину.
Спокойно, мирно вдавшись сну,
Лежал я распростерт… «Несчастный!»
Внезапу глас мне вопиет.
Вздрогнув, окрест себя взираю,
Страшуся, леденею, таю
И зрю дрожащий некий свет
Средь черна облака сгустевша.
На нем стоящая жена
Была крылата, посиневша,
Мрачна, угрюма и бледна.
Венец, усыпанный костями,
Лежал на всклоченных власах;
Коса и скиптр в ее руках;
Сверкали очи под бровями,
Как в рощах ярый солнца луч;
Уста багровые дрожали ―
Как лист осинный, лепетали.
Под нею трон из серых туч,
Как смрадный гроб ― в ногах пучина,
Несытую разинув пасть,
Пожрать была готова сына,
Готов я был в нее упасть.
Она подобна исполину,
Железным скипетром своим
Коснулась мне ― потом же им
Махнула по пространству дымну.
Раздался всюду бурный гром!
Кровавою косой играя,
Как будто бы кого сражая,
Рекла мне огненным столбом:
«Ты спишь, несчастный, безмятежно?
Проснись!.. Склони в М* свой слух:
В последний раз там имя нежно
Произнесли… и глас потух.
Там скорбь и горьки завыванья,
Там плач о матери велик,
Там стоны, слезы, вой и крик ―
Четырех дочерей рыданья.
Без чувств там целая семья!
Супруг-отец с шестью детями
Лежат, залившися слезами,
На теле мертвом все ея,
Лежат ― как будто жизнь вдыхая…
Проснися, удаленный сын!
Взгляни на родину, вздыхая,
Восплачь в чужой земле один».
«Уж нет! нет матери любезной!
Уж нет?..» ― содрогнувшись, я рек.
Ведомый к казни человек
Не так смущен, печален, бледный,
Как я стал, внявши сей удар.
Жена махнула тут крылами;
Под раскаленными стопами
Вскипел туманно-мглистый пар.
Исчезла ― искры вслед струею
За ней волнистой потекли.
Мрак скорби обуял душою,
На сердце лег мне образ тли.
В печали арфу взял великой
И черным крепом всю обвил,
Златые струны флером скрыл;
Настроил, дал ей голос дикой,
С бемолью съединил диез.
В нощи, при черно-сизом своде,
Во тьме, при дремлющей природе,
Сквозь чистый ток алмазных слез,
Дрожащий глас мой пролиялся
На снежном воздухе густом,
Летел и эхом повторялся
Из леса в лес, с холма на холм.
«Нет нежной матери, нет друга! ―
Воспел, касаясь я главой
Лица бугров, земли седой. ―
Сокрылася с земного круга
И, свергнув бренный свой покров,
Прешла во свет непреходящий,
Где солнца луч незаходящий, ―
Прешла приять дух ангельск, нов.
Утешься, нежное семейство,
И слезну грусть свою забудь;
Печально пусть природы действо
Замолкнет ― разумом принудь!
Ее одежда днесь ― порфира
Из неба радужных лучей,
Блестит сиянье из очей,
Стоит перед владыкой мира,
От коего всем жизнь течет.
Преклоншаясь с благоговепьем,
От горних мест зрит с сожаленьем
На точку малую ― в наш свет, ―
Зрит и главою помавает,
Как мы боготворим мечту,
Как всякой колесит, блуждает,
Едину ловит суету.
«Утешьтесь! Я теперь счастлива, ―
Речет она, как струнный глас, ―
Мне жаль, что в скорби вижу вас,
Что ваша жизнь слепа, кичлива,
Что узы бренны тяготят».
О Юнг! философ, утешитель!
Подай мне силы, будь учитель!
Да песни грустных усладят,
Взбренчат на сердце звуки лирны,
Вздрогнет душевная струна, ―
И мысли пролиются мирны,
Как льет сребристый луч луна.
Блажен, ― воспел я с томным звоном,
Хранящий совесть, правду, честь!
Ему вьет лавры уж не лесть,
Но истина любезным тоном
Живописует жизнь, дела;
Гласит нелживыми устами,
Чертит перловыми перстами;
Как снег ― хвала чиста, бела;
Как мрамор ― бурей не страшится;
Как солнце ― блещуща, ясна;
Из рода в дальний род катится,
Растет ― не умрет ввек она.
Блажен отец, семейством чтимый,
Сынами, дщерями любим!
Любимы же взаимно им
В сердцах незыблемый, немнимый
Соорудят ему алтарь.
Хвала прейдет от чад ко внукам,
И по родительским наукам
В праправнуках всё он ― как царь,
Блаженна матерь, к детям нежна!
Она в душах детей живет:
Мелькнет косою смерть… и тленна
Скончается, ― но в них не мрет.
Блажен взлетевший в светлу вечность
От мрачной юдоли сея,
От горестей, сует ея,
Познавши жизни скоротечность,
Отшел в селение святых.
Блажен почиет прах любезный,
От града, веси удаленный,
Где веет ветерок лишь тих,
Где дышат розмарины, розы,
Где блещет небо жемчугом;
Нахальны всех стихий угрозы
Молчат ― немеет тамо гром.
Там на открытом злачном поле,
Где светлый яхонт ― небосклон,
Стоит над грудою колонн,
Главу подъяв свою по воле, ―
Как современник мира, кедр, ―
С* Л* обитель.
Лежит во храме сорудитель,
А дети окрест его недр.
Покоятся их прахи милы
Среди всегдашней тишины…
Но что за глас летит унылый?
Я зрю маститы седины.
Ах! путник, старец то, забредший
Случайно на печальный луг;
Забрел ― увидел храм он вдруг.
Идет ― могилы след новейший
Является его очам.
Поникнув белою главою,
Ступал скользящею ногою
По развалившимся гробам.
Он сел на дикие ступени
И, храма прислонясь к столпу,
Узрел мелькнувши мимо тени,
Потом младых детей толпу.
Смущен, растроган их рыданьем,
Из сердца тяжкой вздох пустил.
«Почий здесь, прах! ― он возопил. ―
Твой фимиам ― есть крик с стенаньем;
Дар ― бисерна родных слеза;
Куренье ― вздох стесненный, сильный;
Лобзанье ― поцелуй умильный;
А жертва ― летняя роса,
Когда при западе, восходе
Унижет камень хрусталем.
Здесь прах ― едина дань природе,
Душа ― на небе пред царем.
Покойся, милый прах, покойся
До светлой радостной зари!
Тогда дверь тяжку отвори
И шествуй к небесам… не бойся!
На лоне воцарись утех
В злато-серебряной порфире;
Бряцай на сладкогласной лире
Творцу ― гимн славный ― тварей всех!
Приникни с облаков рубинных
На опечаленных детей
И в утешениях обильных
В сердца их бальзам свой излей!
Излей… и души их взыграют,
Как светло солнце в красный день.
Как между кущ сребрится тень,
Когда зефиры вкруг порхают.
Излей… утихнет боль сердец,
Глубоки исцелятся раны,
Твоим отшествием им данны, ―
Настанет скорби их конец.
Излей… и гидра многоглава
Отчаянья, вскрутив хребтом.
Умрет, и пасть ее кровава
Обременится тяжким сном».
Так пел на снежной я пустыне,
Ревела вихрем где метель.
То с свистом съединялась трель,
Клокоча, дребезжа в долине;
То пущенна перстами дробь
Катилась резко, дико, страшно,
Унывно, томно и ужасно;
То звон, ударившись в сугроб,
Взвывал и с эхом удалялся
К пустынным холмам, в рыхлый снег.
Стократно там он отзывался,
К эфиру направляя бег.
Скорбь томна в грудь мою вселилась,
Оледенел, смутился ум,
Престал бренчать во струнах шум.
Вдруг песнь печальна прекратилась
И арфа выпала из рук.
Настала тишина глубока:
Журчанье слезного потока
Унылый делало лишь звук.
С очами, грудью омоченной
Главу на перси преклонил;
В печальну думу погруженный,
Воспел ― замолк ― упал без сил!..
(1796)