Сатира I. На хулящих учение. К уму своему
Уме слабый, плод трудов недолгой науки!
Покойся, если хочешь прожить жизнь без скуки:
Не писав дни летящи века проводити
Можно и хвалу достать, хоть творцом не слыти.
Противно учение, творец немил, чаю,
Когда чту книгу кому ― говорит: скучаю!
Правда, наш младый монарх немала надежда
Есть музам: постыдится пред ним всяк невежда;
Аполлон не слабу в нем ощутил защиту,
Видел того самого чтяща его свиту,
И под сенью милости его всем обильно
Тщится множить Парнаса жителей он сильно.
Но то беда: многие в царе похваляют
За страх то, что в подданном дерзостно ругают.
Никакой плод, все кричат, не видим науки:
Ученых хоть голова полна ― пусты руки.
Любят больше телесну ― не ума украсу.
Епископом хочешь быть ― уберися в рясу,
Сверх той тело с гордостью риза полосата
Да прикроет; на шею повесь цепь от злата,
Клобуком покрой главу, брюхо ― бородою,
Клюку пышно повели нести пред тобою;
Раздувшися в карете, когда сердце с гневу
Трещит, всех благословлять нудь праву и леву.
Под видом смирения зависть преглубока,
Да цветет в сердце к власти охота жестока.
Священноначальника всяк тя в сих познает
Знаках; благоговейно отцом называет.
Что в науке? Что с нея пользы церкви будет?
Иной, пиша проповедь, выпись позабудет,
От чего вред доходам и церковной славы;
Лишь сокровище б цело, хоть души нездравы.
Ереси и расколы суть науки дети;
Больше врет, кому далось больше разумети;
В безбожие приходит, кто над книгой тает, ―
Говорит тот, кто и сам мало бога знает.
Щеголь тужит, что много бумаги исходит
На печатание книг, а ему приходит,
Что не в чем уж завертеть завитые кудры;
Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;
Пред Егором Виргилий двух денег не стоит;
Рексу ― не Цицерону похвала достоит.
Стоит философии кафтан, сшит богато,
Где, мудро изложено, блещет сребро, злато.
Как красно распещренный павлин хвалит тело,
Ноги той, главу же сей презирает смело;
Полна ль она иль пуста ― та не сокрушает
Мысль его, коли платью вид добрый дать знает.
Злато обыкш за крайно добро почитати,
Мыслит, как бы то на рубль пять алтын дастати;
А наука, говорит, мешку не прибыток,
Дому ― изнурение, пагуба; убыток
Давать за пусты слова, мешку не полезны,
Деньги, потом нажиты, всем в свете любезны;
Тратить над книгой время, только чтоб мудр звался,
Сумнится, чтоб кому труд не глуп показался.
Завистный, видя в ином, что сам не имеет,
Вредный нося в сердце яд, злы плевелы сеет,
Ищущи семя наук учинить бесплодно,
Без стыда гремя слово, древним глупцам сродно.
«Живали мы, ― говорит, ― не зная латине
Преж сего, хотя просты, лучше, нежли ныне;
В невежестве гораздо больше хлеба жали;
Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.
На что нам грамматика? Естество нас учит
И без правил говорить: без плода труд скучит.
Мужеска пола имя, что с женским вязати
Не надлежит, причину мне знать с коей стати?
Полно мне не погрешить в моем разговоре,
Не сказать: зла, но злый есть, говоря о воре.
Плодовито говорить ― врать дает причину;
Прилично молчаливу быти дворянину.
Казанье писать ― пользы нет ни малой меры:
Есть для исправления нравов Камень Веры;
Доводом речь утверждать ― подлых то есть дело;
Знатных есть ― хотя не знать, только спорить смело.
Силы духов и души разыскать пределы ―
Напрасно время тратить, хотя между делы;
Бога неприлично есть свойства испытати:
Каков бог ― что нужно знать? полно признавати.
Трав, болезней знание ― голы все то враки.
Глава ль болит ― тому врач ищет в руке знаки;
Что смешнее ― в всех бедах кровь бедну винити
Тщится. Тихо ли идет ― мусит слабость быти;
Коли спешно ― жар в теле; на все резон смело
Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.
Здоровье больным сулят ― всегда ль то бывает,
Не вем, ― только в их руках карман чахнет, тает.
Учиться руд качеству? ― о, как глупо дело
Коптить в дыму очеса, жечь при огне тело;
Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди ―
Можно знать различие сребра, злата, меди.
Когда вижу, что солнце всходит и заходит.
Что греет, что силою того семя всходит,
Что месяц свет подает, день и ночь бывает,
Зима стужею скучна, лето нагревает ―
К чему звезд течение и свойства счисляти,
Для одного в планете пятна ночь не спати,
Для любопытства только лишиться покою,
Ища, солнце ль движется или мы с землею?
Землю в четверти делить без Евклида смыслим,
Сколько копеек в рубле, без алгебры счислим».
Пьяница, раздут с вина, чуть видя глазами,
Раздран, смраден, по лицу распещрен угрями,
Советует в веселье житье провождати:
«И так-де то не долго ― на что коротати?
Крушиться над книгою и повреждать очи
Почто? не лучше ль с кубком прогуливать ночи?
Ведь мы для сообщества в свете сотворенны,
Не в нашу только пользу умом одаренны:
Что же пользы иному, когда я запруся
В чулан, для мертвых друзей ― живущих лишуся,
Когда все содружество будет мне чернило,
Перо, бумага? Ей, то житье не всем мило.
А вино не таково; много в нем провору:
Дружит людей, причину дает к разговору,
Веселит, все тяжкие думы прекращает,
Смела творит, к взаимной любви побуждает,
Жестоких умягчает сердца, всеполезно,
Вином легче всяк может достать, что любезно.
Когда по небу сохой бразды водить станут,
А с поверхности земли звезды уж проглянут,
И будут тещи к ключам своим быстры реки,
И возвратятся опять к нам минувши веки,
Когда Дунай протекать престанет чрез Вену,
Сребро, злато в приказах потеряет цену,
Когда лучше свежины взлюбит умный стерву, ―
Тогда разве предпочту Бахусу Минерву».
Еще то не все, уме! Кто все то исчислит,
Чем злоба добродетель охуждати смыслит?
Довольно, однако же, можешь разумети,
Что в наш век не к пользе нам что ни есть умети;
А зная то, можешь ли иметь ты охоту
Хулу искать в мзду себе за тяжку работу,
Бдеть и беспокойствовать, думать, надседаться ―
А за что? Чтоб было чем над тобой ругаться?
Когда пользы нет, хвала к трудам ободряет,
А как и ту не иметь ― сердце унывает;
Кольми паче ― вместо хвал да хулы терпети!
Трудней то, неж пьянице вина не имети,
Нежли попу не славить святую неделю,
Нежли купцу пиво пить не в три пуда хмелю.
Уж минулось то время, когда за богатство,
За честь ― за всё мудрости имели изрядство,
Когда сенатор овцы сам пасть не стыдился,
Не пыхою, но нравы чин свой славить тщился.
Теперь, с платьем, и нравов пременилась мода,
Златой век до нашего не достигнул рода;
Гордость, леность, богатство ― мудрость одолело,
Невежество знание уж местом посело;
То под митрой гордится, в шитом платье ходит,
Оно за красным сукном судит, полки водит.
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Из всех знатнейших домов с ругательством сбита;
И в самой богадельне места не находит,
Мразна, нага, голодна, беспомощна бродит;
Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбу,
Как, страдавши на море, корабельну службу.
Коли кто карты мешать, вин разных вкус знает,
Танцует, на дудочке песни три играет,
Смыслит смело за одну ночь все промотати,
Что чрез целую отец жизнь тщался собрати,
Довольно искусен есть, достоин тот быти
Первым по Аполлоне и Платоном слыти.
Таковому высша честь ― мзда есть не чрезмерна,
Ничто пред ним порода, ум и служба верна.
Одним словом, угодным к всем чинам ся числит,
Кто три и два что чинит ― угадать не смыслит.
«Нет в людях правды, ― гласит безмозглый церковник, ―
Еще я не епископ, а знаю часовник.
Псалтырь и послания честь бегло умею,
Не запнусь в Златоусте, хоть не разумею».
Воин, что не фельдмаршал, ропщет, воздыхает;
Резон тому? ― подписать имя свое знает.
Писец тужит, за сукном что не сидит красным,
А что знает? ― преписать дело письмом ясным.
Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,
Кому в роде семь бояр случилось имети.
Таковы слыша слова и примеры видя,
Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.
Хоть тяжко, да бесстрашно есть не быти в знати,
Чем, познан быв, за добро да злое страдати.
Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,
Весели тайно себя, в себе рассуждая
Пользу наук; не тщися, изъясняя тую,
Вместо похвал, что ты ждешь, терпеть хулу злую.