Ах, как ягоды алеют, птица в клюве песнь несет.
Кто больного пожалеет и увечного спасет?
Ночь похожа на кукушку, и горька кора осин.
Кто ребенку под подушку сунет сладкий апельсин?
Ноздри дразнит запах острый, в детской сладость и жара.
Как лицо, изрыта оспой апельсина кожура.
Мать рассказывает сыну о земле прекрасной той,
где, подобно апельсину, сон катился золотой.
Кислота его и сладость поражают сердце вдруг,
как изломанность и слабость исхудавших детских рук,
Льется, льется взгляд незрячий, как вода из глаз течет,
к сонной гибели горячей тело бедное влечет.
Путь к последней смерти начат, и слепой ведет слепца
в те края, где горько плачет ангел Божьего лица,
где страданье и юродство в ликах грешников святых
и священное уродство апельсинов золотых.
Кто больного пожалеет и увечного спасет?
Ночь похожа на кукушку, и горька кора осин.
Кто ребенку под подушку сунет сладкий апельсин?
Ноздри дразнит запах острый, в детской сладость и жара.
Как лицо, изрыта оспой апельсина кожура.
Мать рассказывает сыну о земле прекрасной той,
где, подобно апельсину, сон катился золотой.
Кислота его и сладость поражают сердце вдруг,
как изломанность и слабость исхудавших детских рук,
Льется, льется взгляд незрячий, как вода из глаз течет,
к сонной гибели горячей тело бедное влечет.
Путь к последней смерти начат, и слепой ведет слепца
в те края, где горько плачет ангел Божьего лица,
где страданье и юродство в ликах грешников святых
и священное уродство апельсинов золотых.
