Не языческий бог над волною вздымает трезубец,
но впадает в пространство отравленной крови река.
Инородец проклятый, внедренный в меня многолюбец,
как тебя отыскать на неверной стезе языка?
Воплощенный в пространстве, исполненный в звуке и цвете,
ты опять оживешь и аукнешься словом во мне.
Всем нам место найдется на том ли, на этом ли свете ―
ведь повсюду сквозят языка рыболовные сети
и ненужная смерть, словно рыба, лежит на спине.
На спине, на боку, с разведенными страстью ногами,
в диком страхе, что вновь вырастает из чрева трава,
мы несемся по жизни в языческом шуме и гаме ―
жалкий мусор словесный, аж кругом идет голова.
Время ― это любовь и неясного звука свеченье.
Как бы ты ни пытался, уйти не дает ячея.
В жесткой капсуле плоти душа обретает значенье
и на волю стремится, но будет неведомо чья.
1986