По полянам, опушкам и просекам
мчатся быстро, как свет или звук,
белый чайник с отколотым носиком
и резной деревянный сундук.
Не любовь ли живому мерещится,
как мерещится мертвому яд?
Чай в фарфоровом чайнике плещется,
в тесном ящике кости гремят.
Ты, по полю шагающий минному,
как по памяти временной, ― вспять,
видишь ― хочется зверю невинному
на колени дрожащие встать?
И словами соря бесполезными,
неживым языком шевелить:
«Друг для друга мы сделались безднами,
чтобы плакать и Бога хвалить».
Желтый колос, пшеницей беременный,
как хранящая тайну скрижаль.
Нашей жизни, убогой и временной,
мне сейчас почему-то не жаль.
Тела бедного улицы шумные,
в нем текущая кровь и вода,
речи страстные, вещи безумные,
никогда, ― говорю, ― никогда…