ЯНВАРСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Шорох крыльев, шуршанье. Что там на полке
шелестит? / Кто там, едущий в легкой двуколке,
шелуху подбирает и сосен иголки
с пола, пылью покрытого? Кто там стучит
в дверь, закрытую ветром? Мне ум помрачит
звук скрипучих шагов. Кто лопатою с крыши
снег сгребает? И ветер, впадающий в раж,
с государственных зданий срывает афиши,
а в углу чьи-то души скребутся, как мыши,
и возносится кверху ― все выше и выше ―
яркоблещущих звезд экипаж.
Всюду щели и дыры. Из всех подворотен
души мертвые смотрят. / Как будто с полотен
Босха сходят они. Но из сотен и сотен
тел, живущих в державе Российской, одно
тело кесаря въяве подвержено тленью,
и, завернуто в грубое века рядно,
под знаменами красного шелка, под сенью
снега белого стынет оно.
Чу! Молчание ― альфа моя и омега ―
прекратилось. Молчание сдвинулось с мест.
И, осыпанный белыми звездами снега,
на Голгофу возносится крест.
Он свободен от тела убитого мужа.
Полоумная девка ― крещенская стужа,
там, на площади, царственный торс обнаружа,
держит яблоко власти у мертвого рта.
И, покуда хрустит зазевавшийся кесарь,
чернь подземного царства, его беднота
хлынет рваным потоком во все ворота,
если краны откроет свихнувшийся слесарь
или лопнет библейская кожа кита.
Но не выйдет Иона из теплого чрева.
Время движется, видимо, справа налево
или слева направо. Огромное древо
снизу вверх вырастает и движется вспять.
А в казенных домах начинают опять
жить по-прежнему ― моют посуду, стирают,
то едят, то рожают детей. / Умирают,
укрывают покойника теплой дохой
и куда-то везут по дороге сухой
на шестерке коней без подков и уздечек,
варят суп из костей и пирог с требухой
ставят в узкие камеры газовых печек.
1985