Лечь заполночь, ворочаться в постели,
гадательную книгу отворя,
и на словах «как мы осиротели»
проснуться на исходе января,
где волны молодые торопливы
и враг врагу не подаёт руки, ―
в краю, где перезрелые оливы
как нефть, черны, как истина, горьки.
Вой, муза, ― мир расщеплен и раздвоен,
где стол был яств ― не стоит свечи жечь,
что свет, что тьма ― осклабившийся воин
танталовый затачивает меч,
взгляд в сторону, соперники, молчите ―
льстить не резон, ни роз ему, ни лент.
Как постарел ты, сумрачный учитель
словесности, пожизненный регент
послевоенной ― каменной и ветхой ―
империи, в отеческих гробах
знай ищущей двугривенный заветный ―
до трёх рублей на водку и табак,
как резок свет созвездий зимних, вещих,
не ведающих страха и стыда,
когда работу начинает резчик
по воздуху замёрзшему, когда,
отбредив будущим и прошлым раем,
освобождаем мы земной объём,
и простыню льняную осязаем,
и незаметно жить перестаём.
Весь путь ещё уложится в единый
миг ― сказанное сбудется, но не
жди воздаянья. Неисповедимы
пути его ― и ангел, в полусне
парящий, будто снег, над перстью дольней
(и он устал), не улыбнётся нам,
лишь проведёт младенческой ладонью
по опустелым утренним устам.
1990-1997
гадательную книгу отворя,
и на словах «как мы осиротели»
проснуться на исходе января,
где волны молодые торопливы
и враг врагу не подаёт руки, ―
в краю, где перезрелые оливы
как нефть, черны, как истина, горьки.
Вой, муза, ― мир расщеплен и раздвоен,
где стол был яств ― не стоит свечи жечь,
что свет, что тьма ― осклабившийся воин
танталовый затачивает меч,
взгляд в сторону, соперники, молчите ―
льстить не резон, ни роз ему, ни лент.
Как постарел ты, сумрачный учитель
словесности, пожизненный регент
послевоенной ― каменной и ветхой ―
империи, в отеческих гробах
знай ищущей двугривенный заветный ―
до трёх рублей на водку и табак,
как резок свет созвездий зимних, вещих,
не ведающих страха и стыда,
когда работу начинает резчик
по воздуху замёрзшему, когда,
отбредив будущим и прошлым раем,
освобождаем мы земной объём,
и простыню льняную осязаем,
и незаметно жить перестаём.
Весь путь ещё уложится в единый
миг ― сказанное сбудется, но не
жди воздаянья. Неисповедимы
пути его ― и ангел, в полусне
парящий, будто снег, над перстью дольней
(и он устал), не улыбнётся нам,
лишь проведёт младенческой ладонью
по опустелым утренним устам.
1990-1997
