Сатира I. На худых судей
Дивятся все тому и все не понимают
Те, кои о делах судейских рассуждают,
Зачем и отчего в судах порядка нет
И что беспутно всё в судилищах течет.
Не знаю, так ли я о этом рассуждаю,
Но вот причиной я сему что полагаю.
Скажите, можно ли добра там ожидать,
Где на беспутствах всё пекутся основать?
Когда судья иль плут, или невежа сущий
И тем или другим к несчастью вас ведущий,
Когда такой судья судити посажен
И быть хранителем законов наречен,
Так можно ли в суде тут ждать чего другого,
Окроме только то, что вздумать льзя дурного?
Когда невежею он только будет врать
И в свете нет чего, он станет утверждать;
Когда, не знав местам земли он положенье,
Противу истины взнесет он в возраженье
И станет утверждать своею простотой:
Тага́нрог в Франции, а Пе́кин под Москвой;
Когда на картах лес он мушками считает
Иль ручейком реку, речищу называет;
Земной наш, скажет, шар не в воздухе висит,
А на хребтах китов недвижимо лежит;
Что от Москвы в Казань Архангельск по дороге,
Нет в пушке разности и нет в единороге,
Или, по глупости своей сплетая бред,
Искусство горное кузнечеством зовет;
С подьячим заодно ученого считает,
Затем что грамоте и тот и тот ведь знает;
Иль если сталась речь о язве моровой,
Не знав естественной причины никакой,
Вскричит он: «Что за зверь та язва моровая,
Метляк или сверчок, иль тварь кака иная?»
Иль, быв определен театром управлять,
Не зная, инструмент который как назвать,
Фагот дудой, кларнет пискулькой называет,
А коль анзацу нет, купити посылает;
Дает дуде большой — большой в год и оклад,
Хоть хуже дудочки сто раз в ней будет склад.
Счастлив, кто на дуде большой играть умеет,
Хотя игры его никто не разумеет!
Не должно ль хохотать преглупым толь судьям,
И льзя ль вверять дела судить таким вралям?
Вот отчего дела текут толь коловратно,
Теперь, я думаю, довольно всем понятно.
Вот отчего в судах судьею секретарь,
Затем что президент — незнающая тварь
И скудоумием своим всё одобряет,
Что́ секретарь его ему ни представляет.
Он только затвердил, чтоб хорошо сказать
И имя бы свое кое́-как подмарать.
А секретарь решит и делает что хочет,
А и́стец по суду век целый свой хлопочет.
Глупо́го я судьи пример здесь описал,
И должно, чтоб теперь я и о том сказал,
Который плутовством своим суд оскверняет
И бич народный в нем собою составляет.
О, тьма злодейств! О, тьма неизреченных бед,
Котору за собой судья такой влечет!
Что́ от глупца в суде по глупости страдает,
То здесь по плутовству от плута погибает.
Там хоть подьячие и секретарь дерут,
А здесь судья и с ним все писчики берут,
И до последнего с судьею все воруют,
И даже сторожа и те с судьей плутуют.
Зайди в такой приказ: во фрунте все стоят
И с челобитчиков лишь взятки драть глядят;
И посторонние, которые случатся,
Так и у тех просить на водку не стыдятся;
Не смеешь ведь в карман и за платком сходить, —
Уж думают тотча́с на водку получить;
Как звери алчные, поводят все глазами,
Обстав кругом тебя с готовыми руками,
И, словом, не на суд сей суд — на торг похож.
Кто был в таких судах, конечно, скажет то ж.
Здесь скажут: неужли́ ж правленье в то не входит
И поношенье, стыд и срам сей не отводит?
И неужель судья, мошенник быв такой,
Не опасается за плутни казни злой?
Правительству за всем везде не угоняться,
Не станет и его всегда тем заниматься.
А сверх того уже указам нет числа,
Где лихоимственны заказаны дела,
И многи у столба и так уже стояли,
Чтоб взятки гнусные с людей брать перестали;
Но, видно, ну́жды нет и у столба стоять,
Коль продолжают все поныне взятки брать.
А сверх того судья правленья не боится,
А хоть боится он, так вот судья чем льстится:
«Не скоро-де меня правленье обличит
И в взыскиваемой неправде обвинит»,
Все зная плутни скрыть свои с своим приче́том,
Чтобы не быть за них в улике под ответом
И места своего чтобы не потерять,
А с ним своих бы всех доходов не отстать.
А если да грехом с ним это и случится,
Что в плутнях по делам своим он обличится
И на него донос какой да подадут, —
Товарищи его уж дело так сведут,
Что правым по суду, конечно, он найдется,
А тот, кто доносил, в беду сам попадется.
Когда ж никак его не можно оправдить
И истину вины его никак затмить,
И хитрости его судящих все напрасны,
И доказательства вины его уж ясны, —
Так много, что его от места отрешат,
А он, накравшися, тому еще и рад
И мыслит: «Пусть другой на месте сем хоть будет,
А у меня что есть, в кармане не убудет.
Не будет мне зачем впредь более тужить;
Довольно, уж пора и про себя пожить;
Пора мне по трудах к покою приютиться.
Мне, слава богу, есть теперь чем прокормиться».
А слава богу-то что значит у него?
Ведь не иное что, как воровство его,
Чем так искусно он умел обогащаться
И, плутом первым быв, честнейшим называться
И даже говорить, что пользы сделал он
Казне, при бытности при деньгах, миллион.
Да только он один про тот прибыток знает,
А более никто, хоть как он ни считает.
Я из числа судей такого сам знавал,
Кой, вором первым быв, ворами всех считал;
Кой, если строить что казенного случится,
Украсть с подрядчиком он первый согласится.
Что строить было год, — он строит десять лет,
А деньги в рост меж тем казенны отдает.
«Изрядно, — скажут мне, — сатирствовать ведь можно,
Однако доказать, что прямо вор он, должно».
И верно докажу, и всякий скажет то ж,
Что я не клевещу и что взношу не ложь.
Не вор ли он, когда с пятнадцатью душами
Он службу стал служить, а кончил с пятьюстами?
Сочтите, сколько он брал жалованья в год,
Что он не пил, не ел и не держал в расход,
А отдавал на рост, и рост сей умножая
И все рекамбии на рост сей прилагая,
И тут возможности никак не может быть,
Чтоб он без воровства пятьсот мог душ нажить,
Да тысяч сто иметь еще рублей лежачих,
Не ассигнациев — червонцев всё ходячих.
Да чуть было еще я то и позабыл,
Что скажут: «Ведь-де он за службу получил
Всё, что имеет он достатку, в награжденье».
Великое мне здесь встречается сомненье:
Награждену когда за службу быть хотеть,
Потребно, чтоб друзей предстателей иметь,
А он не мог ни с кем в согласии ужиться,
С кем ни сойдется он, со всяким побранится.
Иных же он затем друзьями не имел,
Что с ними в воровстве делиться не хотел.
Других опять за то имел себе врагами,
Что вешать всех хотел, зовя их всех ворами;
Еще иных за то ругал и поносил,
Что в лентах те, а он один без ленты был.
Да полно, слов его всех описать не станет,
А он от воровства и плутней не отстанет:
Вор прежде воровал и после будет красть, —
Врожденная ничем неистребима страсть.
Сатирствуй на него, его тем не исправишь
И на хороший путь с худого не направишь.
Хоть сколько про него ни станешь говорить,
Он будет всё-таки по-своему творить.
Оставим мы судью мошенника и злого,
А скажем что-нибудь еще и про такого,
Который с знанием и с честною душей —
Без пользы тож в суде от лености своей.
При эдаком судье секретари — большими,
И все дела в суде лишь делаются ими.
Секретарю лишь тут старайся быть знаком
И знай его один, а не судейский дом, —
Ты всё получишь то, что получить ты хочешь,
О месте ль ты каком, о чине ли хлопочешь,
Иль в тяжбе ли какой находишься ты с кем,
Желание твое исполнится во всем.
Я сам свидетель был, как некто добивался,
Чтоб места получить, и к судие таскался;
Но тщетно тот судью о месте сем просил.
Пошел к секретарю — и место получил,
И только снес ему часы он золотые,
Но с репетицией часы, а не простые.
Он триста за часы рублей лишь только дал,
А сам в год тысячу по месту брать он стал,
И так во всех судах тьма злоупотребленья,
Где чести нет в судьях, ума или раченья.
Теперь пора бы мне сатиру и скончать;
Но нет, нельзя никак того мне миновать,
Чтобы про двух судей еще не рассказати
И новой странности пример в них показати.
Хоть скучу, может быть, читателям моим,
Но в грех сочту, чтобы не описать их им.
В одном изображу такую им картину,
Котора глупостью всю превзошла скотину.
Не знаю, может, кто и сам знавал его, —
Довольно правду ту все знали про него.
Судья мой, коего я здесь изображаю,
Которого я сам в глаза хотя не знаю,
Не и́нако дела судейские решил
И в деле истину узнать способен был,
Как тем, что ежели да дело чье неясно
Или вину кладут на правого напрасно,
То под какую мысль судьи да кто чихнет,
Та справедлива мысль и в ней сомненья нет,
И дело иначе никак уж не решится,
Вся дела истина чиханьем утвердится.
Счастлив тот будет иск, коль и́стец в час чихнет,
Который с кем-нибудь спор в тысячах ведет.
Теперь бессовестный судья еще остался,
Который ежели в судьи куды попался,
То в том суде добра всех меньше жди себе,
А портить все дела лишь будет он тебе;
Хоть все судьи тебе на пользу согласятся,
Бессовестный судья как станет противляться,
Один против тебя и всех судей пойдет,
Хотя на целый год глупцом он прослывет,
Как голос от себя ему подать прикажут,
И глупость голосом его ж ему докажут,
И наконец его принудят подписать,
И будет принужден назад он голос взять.
Иль можно ли еще в судах порядку быть,
Коль меж собой судей не можно согласить?
Бессовестный судья один испортит дело,
Которое конец счастливый уж имело;
Бессовестной души в угодность лишь своей
Пойдет противу прав и против всех судей,
Оспоривать начнет чего уж все решили
И но законам быть подпиской утвердили,
А он один из них не хочет подписать,
Не могши оному причины показать.
Велят ему о том по форме отозваться —
Он вздумает больным на случай тот сказаться,
А дело между тем всё окончанья ждет,
Хоть и́стец, чье оно, меж тем и в гроб пойдет.
И счастие еще, коль, голос он подавши
И глупость в поданном он голосе узнавши,
Свой голос написав, опомнясь, скажет так:
«Отдайте голос мне, пусть на год я дурак».
Или судьи его к подписке той обяжут
И в мненьи поданном невежество докажут.
Я б тьму еще судей худых мог описать,
Но нет возможности их всех пересчитать.
И без того про них, где только ни сойдутся,
Беседы ими лишь одними все займутся.
Толкуют уж и так довольно все про них,
Но, кажется, ничто трону́ть не может их.
Сатиры ж пишутся как будто для забавы,
А не затем, чтобы исправить ими нравы.