стихи для психоаналитика о русской музыкальной культуре
но увидев тело музыки
вы не заплакали навзрыд,
или прохожий говорит:
скорбь вас не охватила?
да, музыки волшебное светило,
погасшее, имело жалкий вид.
ночь царственная начиналась…
мы плакали навек.
а. введенский
Река-река плывет, и спереди
видна трава, видны мосты
и громкий сон трамвая-Верди
с утра заползшего в кусты.
И всякий знойный итальянец,
на немца холку вздернув шляпу,
выводит блеск и плеск на танец ―
тот, что сверкал в Бетховен-папу.
Но что же? Русский был лукаво
забыт иль завистью укушен?
Нет! ― мандолинную рукаву
певец зовет к себе на ужин.
Поет он ей: «прощай, прощай,
о ты, как месяц над пригорком!» ―
и мышку вынув из плаща,
оркестр кладет ее в каморку.
Какое дикое гуденье
и барабана пенье русских,
тромбона тренье и скрипенье
в кривых руках, на запад узких.
Но нет, не музыка, река ―
но ряд струи твой лезет в будку!
Когда встаешь на каблуках,
заметишь тонущую шутку.
Спасать ее? Вот это дело!
А дирижер? ― он будет дуться!
имея в пальцах складок тело,
он мог бы к нам и повернуться,
чтоб оглянуться и заметить:
вот мы ― несем реку в портфеле!
И певчих птиц придав планете
звезду колеблем еле-еле.
Гляди на это представленье,
о дирижер, фантастик, скряга,
как мы, ручьем теряя пенье,
поем без устали «Варяга».
Но, но, река! потише! Ваши
уж слишком хлопаются уши,
и Гендель-Бах стоит на страже,
отважно Мусоргским укушен,
иль ненамеренно повешен,
стремясь в сибирскую келейку? ―
Из срубов маленьких скворешен
пускаем в воду канарейку!
И мы уж видим речки спинку,
картечью встретив иностранца,
и напугав морскую свинку,
пришельца складываем в ранцы.