Прелюдия
Нам ничего не остается,
ни капельки ― увы и ах!
Куда нам с этаким бороться!
Никак оно не отзовется,
то слово, что полвека бьется
на леденеющих устах,
как рыба ― не форель, конечно,
так, простипома, хек, плотва ―
совсем чуть-чуть, едва-едва,
царапаясь о лед кромешный…
И кверху брюхом, друг сердешный,
плывут заветные слова.
Да мне-то, впрочем, что за дело?
Не двигаясь, едва дыша,
совсем чуть-чуть и еле-еле
в противном теле ждет душа.
Кого? Чего? Какого черта?
Какому лешему служа?
Вот из такого нынче сора
растут стихи второго сорта,
плодятся, мельтешат, кишат
мальками в придорожной луже
иль головастиками… Вчуже
забавно наблюдать, ей-ей,
как год за годом спорят ужас
и скука, кто из них главней
в душе изму-у-у-ченной моей.
Гори ж, гори, моя заветная!
Гори-сияй, пронзай эфир!
Гори ты, прорва несусветная!
Гори ты синим, словно спирт
в каком-то там полтавском штофе!
Кипи ты, как морковный кофе!
Пошла ты к матушке своей!
1997 ― 1998