Скоро все это предано будет
не забвенью, а просто концу.
И приду я в себя и в отчаянье,
нагрубив напоследок отцу.
Страшно все. Всех и вся позабудут.
Ничего же, пойми ты, не будет.
Но откуда ― неужто оттуда? ―
дуновенье тепла по лицу?
Я не знаю, чье это посланье,
указанье, признанье, воззванье,
но гляди ― все, как прежде, стоит ―
в палисаднике мама стирает,
мы в кубинских повстанцев играем,
горяча черепица сараев,
стрекоза голубая блестит…
Эй, прощайте мне. Бог вас простит.