5
Глава, написанная к сведению библиотекаря. Что читали Пушкин и Чуковский?
Странной силою ведомый, я вошел в гусиный домик.
За столом и чашей пунша, в свете карточной игры,
под тик-так часов-кукушки ждали Андерсен и Пушкин,
Гофман, Киплинг и Чуковский, Кот Мурлыка, Буш и Гримм.
И сказал Чуковский: «Сядьте! Мальчик Сеня, ты ― читатель,
и, конечно, как читатель, без завистливых затей,
ты рассудишь, ты научишь, кто из нас, сидящих, лучше
пишет сказки для детей!»
Тихо/ и нерадостно
начал сказку/ Андерсен ―
маленький,/ ледащенький
седой старичок:
«Лежали вместе/ в ящике
Мяч и Волчок.
― Души я/ в вас не чаю,
люблю вас горячо…
Давайте повенчаемся… ―
Мячу/ жужжит Волчок.
Но,/ гордостью наполненный,
Мячик говорит: ―
Я с Соловьем/ помолвлена,
он ― мой фаворит.
Ему отдам/ невинность я! ―
Наутро/ Мяч исчез,
Волчок/ не в силах вынести…
Прощайте,/ жизнь и честь!
Прошло/ немало времени,
но жег/ любовный яд…
― Наверно,/ забеременел
Мяч/ от Соловья.
Я видел/ на «eх-librise»
Соловья в очках… ―
Тут мальчик/ взял/ и выбросил
через окно Волчка.
Истерзанный,/ искусанный,
с обломанным плечом,
Волчок/ в клоаке мусорной
встретился/ с Мячом.
― Любимый мой! / Согласна я
стать/ твоей женой!..
(Сама ж/ ужасно грязная,
с дыркой/ выжженной.)
Волчок/ ответил,/ сплюнувши: ―
Я был/ когда-то/ юношей,
теперь же/ поостыл, ―
иная ситуация…
К тому ж/ решил остаться я
навеки/ холостым!..»
Тих/ и нерадостен,
кончил сказку/ Андерсен,
и совсем/ иначе
Афанасьев/ начал:
«В дальнем/ государстве,
в тридесятом/ царстве,
у того/ царя Додона,
у Великого Дона,
что и/ моря синевей,
было/ трое сыновей.
Вот идет/ первый сын
мимо/ черных лесин,
а ему навстречу―/ ишь как! ―
лезет мышка-норышка,
куковушка-кукушка,
и лягушка-квакушка
из озерных глубин:
ква-/ кум-/ бинь…
А за ними/ кыш ―
По-Лугу-Поскокиш,/ а за ними/ вишь? ―
Я Всех-Вас-Давишь.
Лесиная/ царевна
Лиса/ Патрикевна,
из сосновых/ капищ ―
Михаил/ Потапыч,
и фыркает/ кофейником
Кот/ Котофейников».
Тут промолвил Сеня нежно: «Это ж длится бесконечно,
это старо, длинно, скучно, ну, а я весьма спешу».
«Погодите! ― крикнул Гофман. ― Пусть на миг утихнет гомон,
я прочту, что я пишу:
«В тысяча восемьсот (звездочки) году
в Городке Aachenwinde
жил советник von der Kinder,
ростом с Какаду.
Знали Жители/ давно:
был der Kinder/ Колдуном.
Ночью Дом/ стоял вверх Дном,
и стоял/ у Входа/ Гном.
И была/ у Колдуна
дочка малая/ одна ―
kleine Anchen,/ kleine Anchen
kleine Tochter/ Колдуна.
И скажу я вам ― она
в Виртуоза/ влюблена.
Herr/ Amandus Zappelbaum,
вами/ занята она.
Хочет/ Anchen/ под венец,
просит Папу/ наконец: ―
Herr/ Коммерции Советник,
уважаемый Отец,
я люблю/ Amandus’a/ Zappelbaum’a.
Если я/ не выйду замуж,
то лишу/ себя Ума!
Как завоет/ von der Kinder: ―
Эти Глупости/ откинь ты,
Ты уже/ помолвлена
с грозным Духом/ молнийным
Choriambofax’ом!
Вытри Слезы,/ Плакса! ―
И себя он/ хлопнул по Лбу,
взял, открыл/ большую Колбу,
вынул Пробку―/ Дым пошел,
синий,/ складчатый,/ как Шелк».
Маленькая Анхен, маленькая Анхен, маленькая дочка (нем.).
― Погоди, товарищ Гофман, не довольно ли стихов нам?
Нет ли здесь у вас «Известий»? Очень хочется прочесть.
Не о том, что вы соврете, а статей и сводок вроде:
«Рабселькор, возврат семссуды, резолюцию, протест…»
Врать постыдно и бестактно. Мы стоим на страже факта,
здесь наш пост и наша вахта (что рабочим до Камен?).
Пыль цветастой лжи рассейте, обоснуйтесь при газете,
где (хотите ― поглазейте! ) что ни слово ― документ.
Лишь раздался звук «газету» ― дым пошел по кабинету,
зашептали сказотворцы:/ ― Брик! Брик! / ― Бог избавь! ―
И во время речи Сени сквозь трубу исчезли тени,
стало ровным сновиденье и растаяла изба.