ГЛАВА ПЯТАЯ
Заблудилась Замарашка в городе.
Горит золото на бычьей морде,
то часы сияют шире месяца,
то очки, стеклом синея, светятся,
то, прическами в окне увенчаны,
восковые парикмахерские женщины.
К окнам золото ползет сусальное,
завитые булки лезут на стены,
мостовые, как рукав, засаленные, ―
так колесами они заластены.
Башни к башням, стрелки циферблатятся.
Оборвали ей единственное платьице,
затолкали ее локти драповые,
автобусы напугали, всхрапывая!
К старичку бежит она, к прохожему,
на хорошего, на доброго похожему:
― Где тут, дяденька, такая улица,
где пилюля продается ― Юлиуса?
Шляпу дяденька снимает с проседи
и на улицу показывает тростью:
― Проходите по прямой,
вправо улицей Хромой,
влево площадью Победой,
параллельной этой,
перпендикулярной той,
а там спросите…
Затолкала Золушку
улица,
наступила на пальцы сотней подошв ―
не нырнешь, не пройдешь!
Шины вздула, гудя и освистывая,
табачищем дунула,
обернулась ― плюнула
на плечо Замарашкино ситцевое.
А за шумным углом ―
удивительный дом,
и, грозу водопадную ринув,
проливным, водяным
засияла стеклом,
как тропический ливень, ― витрина!
Потонула в окне/ Замарашка.
Стекло донебесной длины
волнуется, мир омывая,
а вещи плывут под стеклом проливным
в шатры габардина и фая.
Перед блеском/ год ―
можно выстоять!
Книгой Сказок/ вход
перелистывается.
И с прозрачных дверных страниц
сходят дамы, как чудеса,
черный грум кричит: ― Сторонись!
их покупки горой неся.
В мех серебряный вкутан смех,
туфли ящерицами скользят.
Губы мачехины у всех,
злые мачехины глаза…
Носят чуда кружев и прошв,
а у Золушки ― только грош,
только грошик, и то не свой.
Хоть платочек бы носовой!
Духов/ дыханье близкое,
ангорский/ белый пух.
Стеклярусом/ обрызгивая,
бегут,/ спешат в толпу
брезгливо/ мимо Золушки
полою расшитой,
мимо/ намозолившей
глаза им нищетой.
«Фи! / какая бедная,
Пфуй! / какая бледная,
Тьфу! / какая нищая.
Конечно,/ раса низшая.
Тоже ходят,/ разные,
в оспе,/ в тифу…
Наверное,/ заразная!
Фи! / Пфуй! / Тьфу!!»
Мордой соболя злится мех,
туфли ящерицами скользят…
Губы мачехины у всех,
злые мачехины глаза.