Чтоб возвестить тебе грядущих дней судьбу,
И флейту я возьму, и гневную трубу.
Пусть лавры обовьют твое чело короной,
Пусть на груди твоей свирепая Горгона
Свой страшный явит лик среди гудящих змей,
Что, изумрудные, на голове у ней.
Пусть будешь ты держать, ей потрясая дико,
Воинственный цветок, губительную пику.
Но пусть твоя нога в сандальи будет той,
Что молодой пастух, придя на водопой,
Под песнь свирели вырезал из кожи, ―
Затем, что Мудрость ― быть простым и гордым тоже,
Надменным на заре и к вечеру ― благим,
И воду лить и кровь, одно вслед за другим,
Соединять броню с одеждою смиренной
И посох пастырский со шпагой дерзновенной,
И на путях судьбы, где пепл и дождь печать
Незримую кладут на вещи, сочетать
Под пикой колющей и бьющими кнутами,
Под солнцем жалящим и долгими дождями,
Под властью пастуха иль амазонки злой, ―
С огромным табуном, летящим в мрак ночной,
Немое шествие среди сырых туманов
Пугливых коз, овец и медленных баранов.
И флейту я возьму, и гневную трубу.
Пусть лавры обовьют твое чело короной,
Пусть на груди твоей свирепая Горгона
Свой страшный явит лик среди гудящих змей,
Что, изумрудные, на голове у ней.
Пусть будешь ты держать, ей потрясая дико,
Воинственный цветок, губительную пику.
Но пусть твоя нога в сандальи будет той,
Что молодой пастух, придя на водопой,
Под песнь свирели вырезал из кожи, ―
Затем, что Мудрость ― быть простым и гордым тоже,
Надменным на заре и к вечеру ― благим,
И воду лить и кровь, одно вслед за другим,
Соединять броню с одеждою смиренной
И посох пастырский со шпагой дерзновенной,
И на путях судьбы, где пепл и дождь печать
Незримую кладут на вещи, сочетать
Под пикой колющей и бьющими кнутами,
Под солнцем жалящим и долгими дождями,
Под властью пастуха иль амазонки злой, ―
С огромным табуном, летящим в мрак ночной,
Немое шествие среди сырых туманов
Пугливых коз, овец и медленных баранов.