Коврига свежа и духмяна,
Как росная пожня в лесу,
Пушист у кормилицы мякиш
И бел, как берёсто, испод.
Она ― избяное светило,
Лучистее детских кудрей,
В чулан загляни ненароком ―
В лицо тебе солнцем пахнёт.
И в час, когда сумерки вяжут,
Как бабка, косматый чулок,
И хочется маленькой Маше
Сытового хлебца поесть ―
В ржаном золотистом сиянье
Коврига лежит на столе,
Ножу лепеча: «Я готова
Себя на закланье принесть».
Кусок у малютки в подоле ―
В затоне рыбачий карбас:
Поломана мачта, пучиной
Изгрызены днище и руль, ―
Но светлая радость спасенья,
Прибрежная тишь после бурь
Зареют в ребяческих глазках,
Как вёдреный синий июль.
Как росная пожня в лесу,
Пушист у кормилицы мякиш
И бел, как берёсто, испод.
Она ― избяное светило,
Лучистее детских кудрей,
В чулан загляни ненароком ―
В лицо тебе солнцем пахнёт.
И в час, когда сумерки вяжут,
Как бабка, косматый чулок,
И хочется маленькой Маше
Сытового хлебца поесть ―
В ржаном золотистом сиянье
Коврига лежит на столе,
Ножу лепеча: «Я готова
Себя на закланье принесть».
Кусок у малютки в подоле ―
В затоне рыбачий карбас:
Поломана мачта, пучиной
Изгрызены днище и руль, ―
Но светлая радость спасенья,
Прибрежная тишь после бурь
Зареют в ребяческих глазках,
Как вёдреный синий июль.
