Была разлука с Единым,
На Горе гор, у реки животной,
Где под радужным говорящим крином
Реяли духи, как пух болотный.
На крине солнце ― ястреб небесный,
Устилало гнездо облачным пухом.
Помню дол тернистый и тесный,
Гибель сына под братским обухом,
Помню прощание с Иерусалимом,
С тысячестолпным кедровым храмом.
Пестрые жизни проплыли мимо, ―
Снова зовусь я Красным Адамом.
В зрачках моих хляби и пальмы Евфрата,
Но звездное тело застегнуто в хаки,
И молот с серпом на печати мандата
Вещает о жертвенном солнечном браке…
Павлины-декреты, пестры и слепящи,
В курятнике будней выводят птенцов.
Часы ураганны, мгновенья гремящи,
И мысленный шквал не найдет берегов.
Евфратная Русь в черемисском совдепе,
В матросской цигарке Аравии зной!
За смертною бурей наш якорь зацепит
Коралловый город с алмазной стеной.
С урочным отплытьем на якорных лапах,
Раскинет базары поддонный Харран…
Плывет от Олонца смоковничный запах,
Устюжский закат осыпает шафран.
Я ― отпрыск Адама, в окопной папахе,
Улыбчивой твари даю имена…
Не критик ученый, а песней феллахи
Измерят мой стих, как пустыню, до дна.
На Горе гор, у реки животной,
Где под радужным говорящим крином
Реяли духи, как пух болотный.
На крине солнце ― ястреб небесный,
Устилало гнездо облачным пухом.
Помню дол тернистый и тесный,
Гибель сына под братским обухом,
Помню прощание с Иерусалимом,
С тысячестолпным кедровым храмом.
Пестрые жизни проплыли мимо, ―
Снова зовусь я Красным Адамом.
В зрачках моих хляби и пальмы Евфрата,
Но звездное тело застегнуто в хаки,
И молот с серпом на печати мандата
Вещает о жертвенном солнечном браке…
Павлины-декреты, пестры и слепящи,
В курятнике будней выводят птенцов.
Часы ураганны, мгновенья гремящи,
И мысленный шквал не найдет берегов.
Евфратная Русь в черемисском совдепе,
В матросской цигарке Аравии зной!
За смертною бурей наш якорь зацепит
Коралловый город с алмазной стеной.
С урочным отплытьем на якорных лапах,
Раскинет базары поддонный Харран…
Плывет от Олонца смоковничный запах,
Устюжский закат осыпает шафран.
Я ― отпрыск Адама, в окопной папахе,
Улыбчивой твари даю имена…
Не критик ученый, а песней феллахи
Измерят мой стих, как пустыню, до дна.
