Они смеются над моей поддевкой,
Над рубахой соловецкою тресковой,
Им неведомо распутинской сноровкой,
Как дитя, взлелеянное слово.
Им неведом плеск полночной зыбки ―
Дрема пальм над гулом караванным,
И в пушке надгубном вопли скрипки
По садам и пажитям шафранным,
По стране, где птицы-поцелуи
Гнезда вьют из взоров и касаний…
От Борнео до овчинной Шуи
Полыхают алые герани.
Смертоносны строк водовороты,
В них обломки Певчего Фрегата,
А в излуке сердца громный кто-то
Ловит звуки ― радуги заката.
Над рубахой соловецкою тресковой,
Им неведомо распутинской сноровкой,
Как дитя, взлелеянное слово.
Им неведом плеск полночной зыбки ―
Дрема пальм над гулом караванным,
И в пушке надгубном вопли скрипки
По садам и пажитям шафранным,
По стране, где птицы-поцелуи
Гнезда вьют из взоров и касаний…
От Борнео до овчинной Шуи
Полыхают алые герани.
Смертоносны строк водовороты,
В них обломки Певчего Фрегата,
А в излуке сердца громный кто-то
Ловит звуки ― радуги заката.