КОНОВОЙ
Как лед, спрессован снег санями,
кой-где, измученный, рябой,
и вдоль базара над конями
плывет, как туча, конобой.
Кругом одры,/ и что в них толку ―
он омрачен,/ со сна сердит,
он мерина берет за челку
и в зубы мерину глядит.
Он мерина шатает, валит
и тычет под бока перстом…
Хозяин хвалит не нахвалит,
клянется господом Христом.
Его глаза горят, как сажа,
он льстит, воркует и поет ―
такая купля и продажа
вгоняет в жар, озноб и пот.
А доводы ― горох об стену,
и вот, довольный сам собой,
последнюю назначив цену,
как бы отходит конобой.
Хозяин же за ним бегом,
берет полою недоуздок,
мокроты изумрудный сгусток
втирает в землю сапогом,
по мерину ревет, как сыч,
и просит ставить магарыч.
А рыбы пресных вод России
лежат ― и щука, и сомы.
Горячей водкой оросили
свои большие плавники,
укропом резаным посыпали
и луком белые бока…
― Поешьте, милые сударики,
она не тухлая пока!
Барышник бронзовой скобою
намасленных волос горит,
барышник хвастает собою ―
бахвал―/ с конями говорит.
Дрожат и пляшут табуны,
ревут и пышут жеребцы,
опять кобылы влюблены,
по гривам ленты вплетены,
с боков играют сосунки ―
визжат веселые сынки,
и, как барышник, звонок, рыж,
поет по кошелям барыш.
А водка хлещет четвертями,
коньяк багровый полведра,
и черти с длинными когтями
ревут и прыгают с утра.
На пьяной ярмарке,/ на пышной ―
хвастун,/ бахвал,/ кудрями рыж ―
за всё,/ за барышню барышник,
конечно, отдает барыш.
И улетает с табунами,
хвостами плещут табуны
над сосунками,/ над полями,
над появлением луны.
Так не зачти же мне в обиду,
что распрощался я с тобой,
что упустил тебя из виду,
кулак,/ барышник,/ конобой.
И где теперь твои стоянки,
магарычи,/ со свистом клич?
И на какой такой гулянке
тебя ударил паралич?
Ты отошел в сырую землю,
глаза свои закрыл навек,
и я тебя/ как сон приемлю ―
ты умер. / Старый человек.