ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ
Вот сумрак сер,/ и соловьи
в кустарниках/ и там―/ за мной,
где я,/ где песни мои, ―
летают по пятам.
По вечерам/ по пустырям,
по всей земле кругом
в обычном счете ― тарарам,
в конечном счете ― гром.
И, вдохновляем соловьем,
гремящим при луне,
я запеваю о твоем
отношении ко мне.
И снова на бумаге клок
моих любовных стихов,
идет высокопарный слог
до первых петухов.
До первых петухов ― затем
перемена тем.
Курятника тяжелый дух,
встает во тьме петух.
Раздуто горло,/ страшен вид,
изнеможден вконец,
пернатый зверь ревет, хрипит,
герой,/ божок,/ самец.
Хвостов огромные костры
летят на страх врагам,
и перья падают, пестры,
чадя, к моим ногам.
Его судьба ― моя судьба,
в лесу моя страна,
и злом набитые зоба,
и хрипнет горло, как труба,
и сосны/ и луна.
И утро белое встает
сегодня, как вчера, ―
сегодня, как вчера, и вот
достоинство утра.
В работе наших рук оно,
а руки ― вот они,
оно порой заключено
в зажиме пятерни.
А руки ― вот они. С пяти,
с пяти часов утра
они в работе, как в пути,
до вечера, до десяти,
сегодня, как вчера.
И снова над столом моим,
над бестолочью снов
бессонницы табачный дым,
основа всех основ.
Моей страны высокий дух,
стихи/ и, наконец,
тяжелый, пламенный петух,
герой,/ божок,/ самец.
Потом и он идет во тьму
и пропадет совсем,
огромный,/ золотой, ― кому
я здесь обязан всем.
1929―1930