ИЗ ПОЭМЫ «АГЕНТ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Полуночь ― мелькнувшая бросово ―
и на постовые свистки
является песня Утесова ―
дыхание горькой тоски.
И выровнена мандолиною
и россыпью звездной пыля,
уходит дорогою длинною
тебе параллельно, земля.
Себя возомнив уркаганами,
скупой проклиная уют,
ребята играют наганами
и водку из горлышка пьют.
Чего им? / Любовь? / Далеко ты…
Им девочки больше сродни.
В сияющие коверкоты
одетые, бродят они.
С гитарой, за плечи заброшенной,
притоптывая: гоп-ля, ―
и галстука с красной горошиной
тугая на горле петля.
К любови не надобно навыка ―
подруги весомы, как пни:
беретик, надвинутый на ухо,
и платье до самой ступни.
И каждый подругу за талию
на попеченье свое…
Несет от него вежоталью,
духами «Кармен» от нее.
Поет он:/ ― Погибну повесой,
не выдержу гордой души,
и полночью этой белесой
уходят меня лягаши…
Поет она румбу матросскую,
шумит кружевное белье,
и пламенною папироскою
указаны губы ее.
Покачиваются слегка они,
ногой попирая гранит,
от линии Первой/ до Гавани
одесская песня гремит.
И скоро все песенки спеты ―
из ножен выходят клинки,
на левые руки кастеты,
а в правых горят черенки.
И водка вонючею гущей
дойдет/ и ударит в мозги,
и драка для удали пущей,
и гроб… / И не видно ни зги.
Видать по удару артиста ―
рука его грянет жестка,..
тоска милицейского свиста,
как матери старой, тоска.
А парень лежит и не дышит,
уже не потеет стекло,
висок его розовым вышит,
и розовое потекло.
Луна удаляется белым,
большим биллиардным шаром ―
и скоро за скрюченным телом
телегу везет першерон.
Дрожит он атласною кожей,
сырою ноздрею трубя,
пока покрывают рогожей
на грязной телеге тебя.
Конь ухом распоротым водит,
но всё ж ты не страшен ему ―
ты слесарем был на заводе,
навеки ушедший во тьму.
И я задыхаюсь,/ доколе
мне сумрак могильный зловещ.
Опишут тебя в протоколе,
как больше не нужную вещь.
Покуда тебя до мертвецкой
трясут по рябой мостовой ―
уходит походкою веской
убийца растрепанный твой.
Он быстро уходит,/ подруга
качается возле, темна,
и руку тяжелую туго
ему вытирает она.
Тускнеет багровая кожа,
и, дальше шагая в тоску,
она осторожно:/ ― Сережа,
зачем ты его по виску?
― Подумаешь… / Тонкий и дикий,
раскуривает, потом
глядит, улыбаясь:/ ― Не хныкай…
Поспорили… / К черту… / Идем…
― Так что же теперь? / ― Посоветуй…
Перчаткой в кармане звеня,
поэмы случившейся этой
уходит герой от меня.
Но нет,/ он опознан и пойман,
в его я участен судьбе,
и полная словом обойма
тоскует, Сергей, по тебе.
По следу,/ по пеплу окурка,
по лестнице грозной, крутой,
туда,/ где скрывается урка ―
убийца,/ Сергей Золотой.