Прадед Яков… Под утро сегодня
здесь, над озером, Керженца близ,
непорочная сила господня
и нечистая сила сошлись.
Потому и ударила вьюга,
черти лысые выли со зла,
и ― предвестница злого недуга ―
лихоманка тебя затрясла.
Старый коршун ― заела невзгода,
как медведь, подступила, сопя.
Я ― последний из вашего рода ―
по ночам проклинаю себя.
Я такой же ― с надежной ухваткой,
с мутным глазом и с песней большой,
с вашим говором, с вашей повадкой,
с вашей тягостною душой.
Старый черт, безобразник и бабник,
дни, по-твоему, наши узки,
мало свиста и песен похабных,
мало горя, не больше тоски.
Вы, хлебавшие зелья вдосталь,
били даже того, кто не слаб,
на веку заимели до ста
щекотливых и рыжих баб.
Много тайного кануло в Каму,
в черный Керженец, в забытье,
но не имет душа твоя сраму,
прадед Яков ― несчастье мое.
Старый коршун ― заела невзгода,
как медведь, подступила, сопя.
Я ― последний из вашего рода ―
по ночам проклинаю себя.
Я себя разрываю на части
за родство вековое с тобой,
прадед Яков ― мое несчастье ―
снова вышедший на разбой.
Бей же, взявший купца на мушку,
деньги в кучу,/ в конце концов
сотню сунешь в церковную кружку: ―
На помин убиенных купцов, ―
а потом/ у своей Парани ―
гармонисты,/ истошный крик ―
снова гирями, топорами
разговоры ведет старик.
Хлещет за полночь воплем и воем,
вы гуляете ― звери ― ловки,
вас потом поведут под конвоем
через несколько лет в Соловки.
Вы глаза повернете косые,
под конец подводя бытие,
где огромная дышит Россия,
где рождение будет мое.
1934