РАЗГОВОР
Верно, пять часов утра,/ не боле.
Я иду―/ знакомые места…
Корабли и яхты на приколе,
и на набережной пустота.
Изумительный властитель трона
и властитель молодой судьбы ―
Медный всадник/ поднял першерона,
яростного, злого,/ на дыбы.
Он, через реку коня бросая,
города любуется красой,
и висит нога его босая, ―
холодно, наверное, босой!
Ветры дуют с оста или с веста,
всадник топчет медную змею…
Вот и вы пришли/ на это место ―
я вас моментально узнаю.
Коротко приветствие сказали,
замолчали,/ сели покурить…
Александр Сергеевич,/ нельзя ли
с вами по душам поговорить?
Теснотой и скукой не обижу:
набережная ― огромный зал.
Вас таким, тридцатилетним, вижу,
как тогда Кипренский написал.
И прекрасен/ и разнообразен,
мужество,/ любовь/ и торжество…
Вы простите―/ может, я развязен?
Это ― от смущенья моего!
Потому что по местам окрестным
от пяти утра и до шести
вы со мной―/ с таким неинтересным ―
соблаговолили провести.
Вы переживете бронзы тленье
и перемещение светил, ―
первое свое стихотворенье
я планиде вашей посвятил.
И не только я,/ а сотни, может,
в будущие грозы и бои
вам до бесконечия умножат
люди посвящения свои.
Звали вы от горя и обманов
в легкое и мудрое житье,
и Сергей Уваров/ и Романов
получили все-таки свое.
Вы гуляли в царскосельских соснах ―
молодые, светлые года, ―
гибель всех потомков венценосных
вы предвидели еще тогда.
Пулями народ не переспоря,
им в Аничковом не поплясать!
Как они до Черного до моря
удирали―/ трудно описать!
А за ними прочих вереница,
золотая рухлядь,/ ерунда ―
их теперь питает заграница,
вы не захотели бы туда!
Бьют часы уныло… / Посветало.
Просыпаются… / Поют гудки…
Вот и собеседника не стало ―
чувствую пожатие руки.
Провожаю взглядом… / Виден слабо…
Милый мой,/ неповторимый мой…
Я иду по Невскому от Штаба,
на Конюшенной сверну домой.