Снова звезды пылают и кружатся,
ходят сосны, сопя и трубя,
закрывая глаза от ужаса,
я обманываю себя.
Милый тесть мой,/ Иван Иваныч,
берегите мою жену,
я опять пропадаю на ночь,
словно камень иду ко дну.
Прямо падаем все от хохота,
ничего не понять спьяна ―
это домики,/ это Охта,
это правая сторона.
Боком,/ гоголем,/ чертом старым ―
наши песенки об одном, ―
разумеется, по гитарам
ходят рученьки ходуном.
Сукин сын,/ молодой безобразник,
дует в бубен,/ а бубен ― день…
Нынче праздник,/ и завтра праздник,
только будет и буден день.
Только вспомню, как пел, бывало,
под Самарою,/ под Москвой ―
чертов баловень,/ запевало,
в доску парень, ребята, свой.
Задушевная песня-премия
легче ветра и ковыля,
день за днем золотое время
пролетает шаля-валя.
― Купите бублики,/ гоните рублики, ―
песня аховая течет,
и в конце концов от республики
мы получим особый счет.
А по счету тому огулом
по заслугам и по делам
нашу жизнь назовут прогулом
с безобразием пополам.
Скажет прямо республика:/ ― Слушай,
слушай дело, заткнись, не рычи, ―
враг на нас повалился тушей,
вы же пьянствуете, трепачи.
Пота с кровью соленый привкус
липнет, тело мое грызя…
И отвесит потом по загривку
нам раза/ и еще раза.
Все припомнит ― растрату крови,
силы, молодости густой,
переплеты кабацкой кровли
и станков заржавелый простой.
Покачнемся и скажем:/ ― Что ж это
и к чему же такое все,
неужели нахожено, прожито
понапрасну, ни то ни се?
Ни ответа,/ ни теплой варежки,
чтобы руку пожала нам,
отвернутся от нас товарищи
и посмотрят по сторонам.
Да жена постареет за ночь,
может, за две – не за одну.
Милый тесть мой,/ Иван Иваныч,
не сберег ты/ мою жену.