Синей ткани лоскут на полу,
где квадратное солнце уснуло к полудню
и повсюду рефлекс невозможного синего света,
даже стены прильнули к стеклу,
осенённому льющейся лютней.
Мастерская художника. Вечное лето.
Возвратим раскалённый чердак, ―
этот узел и шрам бельевого струенья ―
к средоточию света вернём, к белой точке исхода.
Не матерчат и нематерьялен очаг
синевы среди стен, и растенья ―
не люди ― здесь дышат на стеклянную воду.
Пусть недолго ― дышали одним
возрастающим в яркости ультрамарином!
Цвет разбит, и повсюду чешуйки его и осколки.
Лето выпито. Глаз опустел. Возвратим
по частичкам хотя муравьиным,
по нитке холста, по иголке
просветлённую оптику лет.
В самом фокусе вспыхнут кристаллы далёкие замков,
гиацинт ― город Босха и город Альтдорфера ― айсберг.
Но чердак добела разогрет.
Душно дышится. Уголья-крыши сквозь рамку
(не картины) окошка. Предместия райских
сфер. Верховный этаж. Но вернись!
Кто-то ходит, грохочет по жести ребристой,
кто-то смотрит снаружи сюда: синей ткани
лоскут на полу. Мастерская Мираж.
По венозной, по мертвенной кисти артиста
серебрятся капли, стекая…
май-июнь 1973